Гоциридзе посмотрел в бинокль. Народогвардейцы сосредоточились у Квирилы. Так как между переправой и позициями повстанцев было порядочное расстояние, Гоциридзе, посоветовавшись с Галактионом, решил дать возможность передовому отряду Ревазишвили переправиться через реку, а затем, когда начнут переправляться основные силы, открыть сразу ружейный и пулеметный огонь.
Не встречая препятствия, передовой отряд противника приблизился к Квириле. Быстро перейдя ее вброд, народогвардейцы рассыпались по берегу. Вслед за тем к реке подошла целая рота. И тогда, улучив момент, повстанцы, которыми командовал Гелашвили, а вместе с ними пулеметчик Абесадзе, открыли частый огонь.
Хидашели был немало удивлен, он считал, что пулемет уже уничтожен. Народогвардейцы падали на прибрежные камни, тонули в реке. Раненые, бросая винтовки, хватались за соседей, вместе погружались в воду и шли ко дну. Около двадцати народогвардейцев было убито, до сорока ранено. Разъяренный Хидашели усиленно обстреливал повстанцев. В этот день наступавшие не пытались больше переправиться через реку.
Пушки смолкли. До вечера то тут, то там раздавались винтовочные выстрелы. Наконец и они стихли. Багровое солнце медленно уходило за горы. Воды Квирилы, озаренные его лучами, несли всплывшие на поверхность трупы…
В течение нескольких дней между повстанцами и народогвардейцами происходила только ружейная перестрелка. Но вскоре в распоряжение полковника Ревазишвили прибыли из Кутаиса новые войсковые части и еще одна батарея — капитана Ахаладзе. Теперь у него было до полутора тысяч бойцов. Располагая такими силами, он поступил именно так, как предвидел Махатадзе: два отряда, каждый человек по двести, были посланы в обход позиций повстанцев.
С утра эти отряды атаковали роты Гелашвили и Туриашвили. Вдруг часов в десять утра раздался залп из восьми орудий, начавших ураганный обстрел Цихистави, верхнего брода и ближайших к нему подступов. Затем батареи сразу умолкли, и наступившую на мгновение тишину нарушил незнакомый гул.
— Самолеты! — крикнул Абесадзе, взглянув на небо.
— Должно быть, генерал фон Кресс решил помочь Ною Жордания, — сказал, глядя в бинокль, Махатадзе.
— И чего эти немецкие псы суются в наши дела! — гневно воскликнул Парна Квеситадзе.
— Это они, должно быть, приветствуют независимость Грузии! — насмешливо бросил Абесадзе.
Махатадзе продолжал разглядывать в бинокль приближавшиеся самолеты. Лицо его исказилось.
Один из самолетов, грозно рокоча мотором, снизился над Цихистави. Прогремел взрыв бомбы, и вслед за ним затрещали винтовки. За первым самолетом снизились и сбросили бомбы второй и третий. Самолеты описали круг. Над бродом и вершиной Цихистави снова поднялись столбы дыма и пыли от разрывов. Летчики плохо ориентировались над незнакомой местностью — бомбы падали далеко от окопов.
Назойливо гудя, самолеты покружились над горами и, взяв курс на Кутаис, вскоре исчезли в небе.
Снова загрохотали пушки… Им без умолку вторили ружья и пулеметы.
Народогвардейцы переправились через Квирилу. Сиротливо трещал в неравном бою пулемет повстанцев. Но вскоре он умолк. С помощью товарищей Абесадзе скатил его в ущелье и навьючил на лошадь.
Народогвардейцы заняли Цихистави, верхний брод и вскоре овладели деревней Конгура.
Махатадзе, Гоциридзе, Медзмариашвили, Пруидзе, Гелашвили, Туриашвили и с ними еще человек пятьдесят повстанцев перешли Накеральский перевал и направились в Сванетию. Остальные возвратились в свои деревни.
Полковник Ревазишвили с главными силами прибыл в Карисмерети. На другой день на площади возле церкви был созван митинг.
МИТИНГ
Располагая крупными вооруженными силами — артиллерией, пулеметами, самолетами, меньшевики огнем и мечом подавляют крестьянские восстания. Они сжигают деревни, разрушают мосты, совершают массовые расстрелы повстанцев.
Местечко Карисмерети славилось своей древней церковью, сложенной из тесаного камня. Церковь, колокольня и весь церковный двор были окружены высокой стеной с бойницами и полуразвалившимися башенками. Некогда здесь высилась Карисмеретская крепость, теперь же по крепостным стенам вился плющ, а кое-где в трещинах росли инжирные и гранатовые деревья. В пасхальные дни на колокольню поднимался дьякон Зосимэ, вдевал ногу в петлю веревки, привязанной к языку самого большого колокола, брал в руки веревки девяти других колоколов и вызванивал праздничную симфонию, доносившуюся до самого Зедазени.