Тот зашатался и упал. Убийца подошел к нему, наступил на грудь ногой и разрядил всю обойму…
Толпа шарахнулась. Женщины и дети подняли визг и плач. Из строя выбежал один из офицеров и за ним несколько солдат. Офицер схватил Лабадзе за руку, солдаты вскинули винтовки.
— Иди, мерзавец, — толкнул офицер арестованного к балкону.
Когда они поднялись на балкон, Ревазишвили схватился за наган.
— Ты что сделал?
— Ничего особенного — убил царского шпиона и предателя.
— Кто тебе разрешил чинить самосуд? — рассвирепел полковник.
— Так и надо этому негодяю. В Сибирь меня загнал, жену мою…
— А для чего же существуют правительство, суд, законы? — перебил Ревазишвили. — Взять его под арест! — приказал он.
Лабадзе отступил назад. Глаза его сверкнули. Рука потянулась к маузеру…
— Илья, — крикнул он Трапаидзе, — пусть полковник оставит меня в покое! Ты ведь знаешь, за что я пристрелил эту собаку, ну и нечего мне угрожать.
Разведчики окружили балкон, требуя отпустить Лабадзе. Трапаидзе успокоил их, переговорил с Ревазишвили, и убийца через несколько минут уже стоял в строю.
Из толпы раздавались возгласы возмущения. Корнелий недоумевал: «Что же это за гвардия у нас?!»
— Скандал, скандал! — взволнованно повторял Ревазишвили. — Это не войско, — сказал он тихо капитану Хидашели, — а банда какая-то…
— Произошел печальный случай, сейчас не время разбираться в нем. Полковник, открывайте митинг, — обратился Трапаидзе к Ревазишвили.
Труп Элизбара Бакрадзе убрали. Разбежавшихся крестьян снова согнали на площадь…
Трапаидзе, Попхадзе и Иокиме Абуладзе о чем-то посовещались с командирами воинских частей. Через некоторое время с балкона спустился артиллерийский офицер и куда-то побежал. Ревазишвили расправил усы, подошел к перилам балкона и окинул грозным взором толпу.
— Граждане, — прокричал он хрипло, — митинг частей Грузинской армии, Народной гвардии и жителей Карисмерети объявляю открытым!
Открыв митинг, Ревазишвили предоставил слово уполномоченному правительства Илье Трапаидзе.
К перилам подошел маленький, бледный человек. Лицо у него было смуглое, с синевой под глазами. Несколько минут он стоял молча, поглядывая на толпу так, словно забыл, о чем ему надо говорить. Но вот совсем близко раздались пушечные выстрелы. Один снаряд пролетел прямо над толпой, стоявшей перед балконом, и разорвался недалеко от деревни Чипикона, раскинувшейся на склоне горы. Народ замер в испуге.
Снова загрохотали пушки…
— Для чего это? Почему стреляют? — спросил стоявший тут же Иона уполномоченного правительства.
— Я попросил полковника, — объяснил Трапаидзе, — дать несколько залпов перед началом митинга. Пушечная пальба, знаете ли, прекрасно влияет на народ.
Иона был возмущен. Он окинул Трапаидзе презрительным взглядом, сошел с балкона и стал среди крестьян.
— Молчите и слушайте. Видите, у них и пушки и аэропланы, а у большевиков только негодные ружья, — говорил запуганным крестьянам Беглар Саникидзе.
Крестьяне со страхом поглядывали на войска, на офицеров в черкесках с погонами, на белобородого священника, отца Эрастия.
— …Чтобы сохранить завоевания революции, — говорил Трапаидзе, — чтобы уберечь страну от анархии, все демократические элементы должны тесно объединиться вокруг нашего правительства для борьбы с контрреволюцией. Восстания, которые подняты большевиками кое-где, в том числе и здесь, в вашем районе, — это измена демократической республике, это современная Вандея. Вот почему мы будем беспощадно подавлять всякие мятежи, льющие воду на мельницу реакции…
Свою речь, полную демагогии и угроз, Трапаидзе закончил требованием к населению немедленно восстановить порядок, выдать организаторов и участников восстания.
— Вы слышали залпы наших орудий? — многозначительно указал оратор пальцем в сторону, откуда они гремели. — Так знайте же — это последнее наше предупреждение тем, кто еще на что-то надеется и не сложил оружия. Камня на камне не оставим мы там, где повторятся бунт и анархия, подобные карисмеретским.
Затем взял слово полковник Ревазишвили. Он потребовал от крестьян доставить в трехдневный срок определенное количество скота, хлеба и кукурузной муки.
— Если не доставите и будете бунтовать, — пригрозил он, — расстреляем всех, кто попал в наши руки.
В следующую ночь по приговору военно-полевого суда, заседавшего под председательством Ревазишвили, была расстреляна первая партия повстанцев. Начались аресты, высылки, «чистка» деревень…