— Го-джа-спир!..
Асинэ как ужаленная вскинула голову и подхватила исступленный крик:
— Го-джа-спир!..
Вскоре вся деревня огласилась криками, причитаниями и воплями женщин.
Затем женщины поднялись, привели себя в порядок, смыли кровь со своих лиц и предстали перед мужчинами совершенно спокойными. Они начали советоваться с Ионой и Корнелием, где похоронить Годжаспира.
По дороге в Зедазени Корнелия и Иону нагнали два конных народогвардейца.
— Почему вы сняли старика с дерева? — спросил один из них.
— Мы едем к полковнику Ревазишвили, — ответил ему Иона, — за разрешением похоронить повешенного. А вообще хочу сказать, что я возмущен вашей жестокой расправой с крестьянами. Вы не остановились даже перед убийством столетнего старика Теоде…
Народогвардеец не дал ему договорить.
— Ничего не поделаешь, — усмехнулся он, — лес рубят — щепки летят…
— Так говорил ваш вождь Жордания, когда был убит наш любимый писатель Илья Чавчавадзе.
Народогвардеец насторожился.
— Постойте! А вы кто такие? — крикнул вдруг он и преградил им дорогу.
Корнелий опустил руку в карман и выхватил револьвер.
— А ну, прочь!
Опешившие народогвардейцы подались в сторону, пропустили Иону и Корнелия.
Когда народогвардейцы остались позади, Иона стал пробирать своего спутника:
— Какой же ты задира! Кого вздумал пугать револьвером.
— К черту их, к черту их правительство! — продолжал возмущаться Корнелий. — Никогда я не прощу этим разбойникам убийства Годжаспира. Какого человека, какого человека повесили эти бандиты!..
После безрезультатных переговоров с полковником Ревазишвили Иона и Корнелий возвратились в Карисмерети. Вечером в тот же день они присутствовали на похоронах Годжаспира в Саркойе.
На сельское кладбище у гроба мужественного старика Иона произнес речь, в которой возмущался политикой меньшевиков, жестокостью народогвардейцев. Это, конечно, не прошло для него бесследно. За ним была установлена слежка.
РАЗЛУКА
С тобой, любимая, расстался —
И стали серы небеса…
Глаза почти не высыхают,
Как в зарослях густых роса.
Макашвили поехали в Шорапань, оттуда поездом — в Тифлис. С ними отправился и Иона, который решил лично рассказать Ною Жордания о зверствах, чинимых народогвардейцами.
Еще раньше уехал из Карисмерети к себе в деревню Платон.
Когда лицо Нино, стоявшей у окна вагона, скрылось из виду, Корнелий загрустил.
— Вот и улетела твоя птичка, — сказал, улыбнувшись, Доментий.
— Улетела, дорогой Доментий. А ты небось посмеиваешься надо мной?
— Нет, зачем же… Если сокол хорош, куропатка от него не уйдет. Хорошая девушка, что и говорить, но разве такая невестка нужна нашей барыне?
— А тебе она нравится?
— Красавица, что и говорить! Только разве такая будет жить в деревне, хозяйничать да месить грязь на наших дорогах? — добавил со смехом Доментий. — И не думай! Не везет нашей барыне, ни одна невестка не пришлась ей ко двору!
Корнелий принужденно улыбнулся и пристально взглянул на Доментия. «Если бы он знал, как тяжело расставаться с любимой».
Старик как будто угадал его мысли.
— Не грусти, Корнелий, скоро поедешь в Тифлис, — утешил он молодого барина.
— Да, в конце этого месяца. Вот только не знаю, как быть: я самовольно ушел из армии, меня могут арестовать…
— Как же ты теперь? — огорчился Доментий. Он достал жестяную коробку из-под монпансье, скрутил цигарку и вопросительно уставился на Корнелия.
— Ну и пусть арестуют, — махнул тот рукой. — Все равно в армию я больше не вернусь, защищать меньшевистское правительство не буду.
— Да, их власть мне тоже не нравится, да что поделаешь…
Крестьяне, собравшиеся на станции, прислушивались к их разговору. Им хотелось узнать, о чем говорит молодой, образованный студент с деревенским человеком. Но Доментий позвал Агойя, который с удивлением разглядывал паровоз, колеса, дышавший паром котел. Корнелий и Агойя сели на лошадей. Доментий — на арбу. Ехали лесом. Агойя подбивал Корнелия скакать наперегонки, но тому было не до скачек. Тоска по Нино становилась все острее, тягостнее…
И, пока он думал о ней, Доментий успел дать тумака сыну за то, что он без толку гонял лошадь. Доментий привязал ее к арбе и следовал за Корнелием в некотором отдалении. Вместе с ним, изнывая от жары, плелся за арбой Агойя.