Выбрать главу

— Я поступаю так потому, что ты не хочешь выполнить единственную мою просьбу. Я достаточно насмотрелся на муки крестьян и не желаю быть соучастником тех, кто теперь расстреливает их и вешает. Я, как Иона, оставлю этот дом…

Тереза раздраженно пожала плечами:

— Этот бездельник и голыш Иона внушает тебе черт знает что!

Она спустилась во двор и села около сына.

— Никто из вас никогда не понимал меня и не хотел понять, — жаловался Корнелий матери. — Никогда я не чувствовал такого одиночества, как в последнее время. Ни ты, ни Нино и никто не может понять, что меня волнует…

— А что же тебя волнует? — уже участливо наклонилась к сыну Тереза. — Скажи мне, ведь никто не поймет тебя лучше, чем мать.

Корнелий, уставившись в небо, печально произнес:

О, лишь бы верным поведать звездам, Что в темном сердце горит моем!

Заметив на глазах сына слезы, Тереза заволновалась:

— Какая у тебя тайна? Что с тобой? Скажи, не терзай меня!

— Скажу, если поможешь Доментию. Пойми — я хочу помочь бедным, уставшим от нужды людям, хочу бороться против произвола и насилия. Хочу начать новую жизнь…

— Помогу, все сделаю, только скажи, не томи меня! — воскликнула мать и, не выдержав пристального взгляда сына, опустила голову.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

КУТАИС

Обыкновенные страсти тянут человека к наслаждениям, полным греховности. Пагубные забавы заставляют человека позабыть свое высокое назначение и долг.

Шиллер
1

Через несколько дней Корнелий приехал в Кутаис. Ему необходимо было явиться в Тифлис с оправдательными документами, иначе его могли объявить дезертиром. Степан повидал своего приятеля, врача Родиона Топуридзе, и попросил помочь брату достать свидетельство о болезни. Топуридзе посоветовал положить Корнелия на несколько дней в госпиталь, провести через комиссию и получить для него освобождение.

Корнелий решил лечь в госпиталь дня через три. Вечером же, нарядившись в штатский костюм, он отправился в городской сад. Около моста его обогнали солдаты, ехавшие на неоседланных тощих лошадях. Среди солдат Корнелий узнал нескольких своих товарищей-студентов. Ехавший впереди рослый юноша — Миха Мачавариани — остановил лошадь и пожал Корнелию руку.

— Погуляй около сада, — сказал он, — я отведу лошадь и приду.

Солдаты свернули с улицы и погнали лошадей к Риону. Корнелий, облокотившись на перила моста, залюбовался видом реки и города.

Заходящее солнце зажгло ослепительные золотые блики на окнах домов противоположного берега. Последние лучи его осветили развалины древнего храма на вершине горы, озарили подернутые предвечерней мглой кроны деревьев…

В Кутаисе все еще было жарко. Кутаисцы, ища прохлады, устремлялись к мосту. На балконе ресторана «Ялта», приютившегося у самого берега реки, все столики были заняты людьми, утолявшими жажду мороженым и холодным лимонадом.

Корнелий долго стоял на мосту, любуясь прелестью воспетого Акакием Церетели «весеннего, утопающего в розах» города. Вспомнилось величавое, улыбающееся лицо поэта, обрамленное белой бородой.

На берегу Риона, во дворе мужской гимназии, стояла гигантская, вековая чинара. В ее тени, наслаждаясь свежим ветерком, набегавшим с реки, любили отдыхать школьники. Теперь во дворе гимназии сновали немецкие солдаты, пели песни, и голоса их заглушали шум реки, катившей свои волны по белым каменным глыбам.

Из раздумья Корнелия вывел конский топот — по мосту проезжали немецкие кавалеристы. Он повернулся в их сторону. «Неужели после революции нашей стране суждено превратиться в немецкую колонию? Где же наша независимость?» — подумал Корнелий, злобно глядя вслед немцам, гордо восседавшим на толстозадых конях.

Госпиталь был обнесен высокой каменной стеной. Во дворе, рядом с большим одноэтажным зданием, стояла маленькая церковь. При воспоминании о грязной постели, бязевом белье, черном хлебе и чае с сахарином, о страданиях солдат, валявшихся без ухода на жестких больничных койках, ему стало тоскливо. «Хорошо было бы получить бумагу об освобождении без того, чтобы ложиться в госпиталь перед явкой на комиссию», — думал он, идя медленно по мосту.

У ворот мужской гимназии лавочники и мальчишки покупали у немецких солдат консервы с пестрыми этикетками. Лавочники просили стоявших тут же гимназистов узнать, что стоит товар.