— И как только вам не надоест эта революционная фразеология? — возмутился Эстатэ. — Все это внушает вам ваш Махатадзе.
— Фразеология?.. Интересно, какими фразами будут оправдываться теперь наши горе-правители перед англичанами, смотрящими на нас как на бывших союзников побежденной Германии? — заметил Дадвадзе.
— Да, для нас это в самом деле большое несчастье, — сокрушался Платон.
— Вот уж не ожидал, что Германия вдруг потерпит крах! — удивлялся германофил Эстатэ. Он никак не мог примириться с разгромом Германии.
Обед подходил к концу. Горничная убрала со стола посуду. Ждали десерт. Но последняя фраза Дадвадзе вызвала у всех такое ощущение, словно сидевшим за столом после хорошего обеда и прославленного кахетинского подлили в бокалы уксуса. Эстатэ, которому ничего не стоило переменить ориентацию, пытался успокоить себя и гостей.
— Я не думаю, чтоб Англия стала нам мстить, сводить с нами какие-то счеты. В данное время нас могут связать общие интересы…
— Какие у нас с Англией общие интересы? — спросил насмешливо Дадвадзе.
Спор этот шел в то время, когда английская эскадра высадила десант в Батуме и генерал-губернатором Батумской области был назначен английский генерал Кук-Колис.
Эти события вызывали различные толки в Тифлисе. Эстатэ, стоящий близко к правительственным кругам, был посвящен в истинное положение дел.
— Наше желание, как и желание всех народов Закавказья, — говорил он, — жить своей независимой жизнью. Это устраивает и Англию, которая хочет преградить Советской России путь в Иран, на Ближний Восток, ну, и, конечно, в Баку. Нам необходимо учесть это и умело согласовать свою политику с политикой Англии.
— Я снова вынужден повторить, — продолжал возражать Дадвадзе, — что все подлинные демократы Закавказья стоят за объединение с Советской Россией. Сговор с англичанами — это политика нынешних правителей Закавказья. Они отдали Закавказье англичанам и американцам как один из оплотов контрреволюции, как плацдарм для военных действий против Советской России. Но вы, господа, очень скоро убедитесь в том, что затея эта кончится провалом.
Эти слова Дадвадзе снова вызвали горячий спор.
— Так, значит, по-вашему, — кричал, захлебываясь, Платон, — величайшая коалиция западных держав окажется бессильной перед русской анархией? Перед страной, ввергнутой большевиками в разруху и хаос?..
— Вспомните, дорогой, уроки Французской революции, поражение могущественных коалиций, пытавшихся сломить революционный народ. Поверьте, что мощь революционной России превосходит во много раз мощь тогдашней революционной Франции.
— Спокойнее, спокойнее, господа, — вмешался Эстатэ, — продолжим наш интересный спор в кабинете за чашкой кофе и ликером. Прошу…
Мужчины гурьбой последовали за хозяином дома. В столовой остались только женщины.
Старая княгиня Ивлитэ, хранившая до сих пор молчание и дремавшая в кресле, неожиданно подняла голову, поправила чихта-копи, зашевелила густыми черными, точно у персиянки, бровями, сросшимися у переносицы, и открыла подернутые пеленой начинающейся катаракты бесцветные глаза.
— Нет, вы только посмотрите на этого вашего нахлебника! — злобно прошамкала старуха. — Он, оказывается, заодно с большевиками! А язык какой!.. Слышали, как он насчет этого пустого телавского чана… Негодник, невежа!..
— Но, мама, и у Нино язычок тоже не очень-то сладкий, — заметила Вардо и повернулась к дочери: — Зачем ты в присутствии гостей вздумала насмехаться над ним? Ведь ты знаешь его самолюбие!..
У Нино на глаза навернулись слезы.
— У меня это невольно сорвалось, потому что все вы только и стараетесь настроить меня против Корнелия… Что он вам сделал дурного?..
— А разве тебе мало, что он завел дружбу с большевиками, с этим, как его… Махатадзе? Неужели ты не понимаешь, что большевик, дезертир не может быть твоим женихом, мы не можем впустить его в нашу семью!
В кабинете Эстатэ продолжался спор о судьбах революции и Грузии.
ДОМАШНЯЯ ДИПЛОМАТИЯ
Как было бы хорошо, если бы матери не вмешивались в сердечные дела своих дочерей.
Вардо вошла в комнату Корнелия. Присела у письменного стола, плотно закуталась в темную шаль и пристально взглянула на молодого человека. «У Нино, — подумал Корнелий, — точно такие, как у нее, черные лучистые глаза, слегка отливающие синевой белки». И он в этот момент не испытывал к этой почтенной красивой женщине никакого иного чувства, кроме признательности и уважения.