Вышли во двор. Ветер не стихал. Он то раздувал факел, то прибивал пламя и почти гасил его. Чаны с вином, принадлежавшие Годжаспиру, Никифору, Севериану и Бичия, были зарыты в землю под липой. Чтоб в них не просачивалась дождевая вода, их накрыли круглыми дощатыми крышками, наглухо завалили глиной, хорошо утрамбовав ее, придавили большими камнями и заложили хворостом. Молодое вино хранили в чанах, в крышки вставляли камышовые трубки-отдушины для того, чтобы при брожении вина чаны не раскололись.
Годжаспир открыл большой чан со старым алым вином, опустил туда несколько раз оршимо и наполнил им принесенные из дому кувшины. Затем снова накрыл чан круглой доской, наложил на крышку глину, утрамбовал ее своими огромными ногами, посыпал землей и придавил большими камнями. Из зарытых в землю чанов доносился шум бродившего молодого вина — маджари.
Старик гордо направился с полными кувшинами к дому, чтобы достойно отпраздновать возвращение сына, которого он несколько раз оплакивал как погибшего.
Далеко в горах Бнелемта выли шакалы, в хижине у реки мерцал огонек…
Годжаспир взглянул на небо, усеянное ярко сверкавшими звездами. Сердце его наполняло чувство большой радости. «Теперь легче мне будет, — думал он, — вдвоем будем работать».
Когда он вошел в дом, стол был уже накрыт. Кроме вареных кур, женщины подали зелень, молодой сыр, остро заправленные баклажаны, соленья и ароматные подливки из алычи, граната и ежевики.
Во главе стола сели Годжаспир и Никифор. Рядом с ними, по одну сторону, — Теоде и Галактион, по другую — Севериан и Бичия. Дальше — Ражден Туриашвили и Георгий Абесадзе, женщины — Эквиринэ, Ивлитэ и Асинэ. Дети уже спали. Годжаспир, которого не оставляло хорошее настроение, сам объявил себя тамадой. Севериан принялся разливать вино. Начали пить стаканами, но вскоре их заменил рог. Все Гелашвили и Туриашвили славились в деревне своими голосами и были известными песенниками, но за сегодняшним ужином они не пели — траур по умершей Марте в семье еще продолжался.
Смочив в вине кусочек хлеба, Годжаспир поднял рог и выпил за упокой души своей жены. Старый Теоде возвел слезящиеся глаза к небу и, как дьячок, произнес нараспев:
— Упокой, господи, душу рабы твоей Марты.
— Аминь… Аминь… — воскликнули одна за другой невестки и тихо прослезились.
Потом Годжаспир поднял рог за возвратившегося с фронта сына, и за столом стало веселее. Все принялись за еду. Только один Теоде, беспомощный, беззубый, пожирая жадным взором кушанья, не прикасался к ним. На помощь старику пришла Асинэ. Она выбрала ему самое мягкое куриное мясо и положила побольше гоми. Теоде стал щипать мясо своими длинными ногтями и мять его деснами. За здоровье Галактиона он тоже выпил из рога. Сразу охмелел, стал раздражительным и опять принялся ворчать на солдат, возвратившихся с фронта.
Галактион, Ражден и Георгий, подвыпив, повели рассказы о войне, о фронтовой жизни.
СТРЕЛЬБА В ТЕМНОТЕ
Не возьму я в толк,
Как это создал бог:
Земля в аренду мне дается,
Но только труд мне достается.
Разговор зашел о событиях в России, о том, как русские крестьяне устраивают свою жизнь после революции, как они трудятся на свободной земле, работают на себя, а не на помещиков.
— А у нас как было, так все и осталось, — сокрушенно заметил Годжаспир, выслушав сына. — Позавчера приезжал к нам здешний комиссар Иокиме Абуладзе. Рассказал я ему о наших нуждах, просил похлопотать перед правительством, чтобы налоги сбавили. «Ведь в нашей деревне, говорю, доход дают только виноградники». Но о каких доходах может быть речь, если земли у крестьян мало! Нет, говорю, такого среди нас, кто имел бы хотя полную десятину. Потом спрашиваю, когда решатся дела насчет земли. А он мне объясняет: «Земельный закон еще не вышел, а значит, говорит, пока живите, как жили…» Выходит, — с горечью вздохнул старик, — что как было при Николае, так все и остается: налог опять плати, на помещика работай, в церковь неси — да куда ж это годится!
Галактиону понравилось, как рассуждал отец.
— А вы не платите больше никому, — посоветовал он отцу и братьям. — Нужно делать, как в России: там крестьяне выбрали уже Советы, и земля теперь не у помещиков, а у тех, кто на ней работает…
— Вот то-то же, — воспрянул духом Годжаспир. — А то изволь работай день и ночь на какого-нибудь Отия Мдивани, из последних сил выбивайся, а он тебе половину урожая не оставляет.