Выбрать главу

Когда Сандро ушел, Вардо попросила дочку показать ей письмо.

«Дорогая Нино, — прочла она, — очень сожалею, что лишен возможности зайти сегодня к вам и лично поздравить Вас с днем Ваших именин. Будьте счастливы. До свидания. Но встретимся ли мы когда-нибудь? Если да, то где и когда? Жду ответа. Многое мне нужно Вам сказать.

Корнелий».

Вардо была в черном бархатном платье. На фоне темного бархата ее грудь казалась еще белее. Вдруг и грудь, и шея, и лицо Вардо покрылись красными пятнами. Нервничая, она скомкала письмо, бросила его в корзинку и как подкошенная упала на диван. Лицо ее исказилось от злости. Она изумленно посмотрела на дочь:

— Боже, что это за несчастье такое! И чего он к нам привязался? Чего он от тебя хочет? Никакого самолюбия у человека… Ничего не понимаю! Ничего!

Нино не успела ей ответить, так как в гостиную вошла Эло. Она решила посплетничать, рассказать Вардо, что Корнелий увлекается Маргаритой, что их видели вместе в театре, в ресторане. Но взглянув на Нино, ужаснулась, прислонилась к стене и застыла.

Нино дрожала как в лихорадке, с негодованием разрывая письмо Корнелия на мелкие кусочки.

— Нате вам, нате! — закричала истерично она. — Успокойтесь!..

— Нино, как ты смеешь так говорить матери! — возмутилась Вардо.

— Довольно, я не могу больше терпеть! Я устала от вас, устала, поймите! — продолжала кричать Нино.

Она подскочила к роялю, схватила стоявшую на нем корзинку с цветами и швырнула ее прямо в стену. Лепестки посыпались на пол, словно крылья бабочек. К горлу подступили слезы. Нино закрыла лицо руками и глухо зарыдала…

Так начался в этом году день святой Нино в доме Макашвили.

НЕУДАЧНОЕ СВИДАНИЕ

Но, предчувствуя разлуку,

Неизбежный грозный час,

Сжать твою, мой ангел, руку

Я спешу в последний раз.

А. С. Пушкин
1

20 января вечером к Корнелию явился Евтихий Сирадзе, повар Мадашвили, и передал ему маленький конверт. Корнелий поспешно вскрыл его.

«Корнелий, — писала Нино, — нам необходимо встретиться, чтобы поговорить о весьма серьезном деле. По некоторым обстоятельствам я не могу принять Вас дома. К Вам идти мне тоже неудобно, поэтому завтра я буду ждать Вас на квартире у Эло ровно в восемь часов вечера. Напишите, сможете ли Вы быть в назначенное время, и передайте ответ с Евтихием. До свидания.

Нино».

Корнелий еще и еще раз перечитал письмо, потом положил его на стол и тогда только заметил, что Евтихий в серой шинели, с папахой в руках стоит перед ним, вытянувшись, словно солдат.

Корнелий предложил ему стул и тоже присел около письменного стола. Евтихий с любопытством рассматривал лежавший на этажерке череп, письменный стол, заваленный книгами, стоявший на нем стакан от шрапнели, винтовку и саблю в углу.

— Что нового у вас? — спросил Корнелий.

— На именины барышни Нино большой переполох у нас случился, — ответил повар. И, хитро бегая глазами, принялся подробно рассказывать, что именно произошло.

— Теперь-то я знаю, почему ты у нас не бываешь, — заключил он. — Эстатэ и Вардо хотят выдать Нино за Платона, а она любит тебя.

— А тебе откуда это известно?

— Как откуда? Иначе чего бы Нино стала падать в обморок и кричать: «Ни за что не выйду замуж за Платона!» Значит, тебя любит! Одному удивляюсь: чем так полюбился им этот безусый, похожий на скопца человек?

— Не говори так. Платон — человек образованный и богатый, да и наружность у него приятная…

— И все равно — куда ему до тебя! Ни родом, ни красотой, ни храбростью с тобой ему не сравниться. А насчет учености, так ты тоже… вон сколько книг, должно быть, и днем и ночью читаешь! Что касается богатства, куда ж его отцу, несчастному дьячку, с твоей мамашей тягаться!

— Да, пока жив был мой отец и лечил народ, мы действительно считались состоятельными. А теперь какие там богатства у одинокой вдовы!

Старший брат Корнелия, хирург Евгений, постоянно оказывавший ему помощь, получил недавно научную командировку и вместе с женой уехал в Париж. С его отъездом бюджет Корнелия очень сократился. В особенности после того, как к Микеладзе приехал из России деверь, полковник в отставке, с женой. Теперь Елена беспрестанно жаловалась:

— Не знаю, не знаю, шутка ли — столько душ прокормить, да еще в такое голодное время…