Бой закончился в четыре часа пополудни. Турки отступили. Снявшись с позиции, батарея остановилась неподалеку от памятной для Корнелия березы.
Корнелий, Сосо Лазришвили, Сандро Хотивари и Кукури Зарандия подошли к ней.
Под деревом, в густой, высокой траве, ничком лежал убитый аскер. Одна нога его была подогнута. Пальцы раскинутых рук судорожно впились в траву, точно он пытался обнять землю и крепко-крепко прижаться к ней грудью.
Сандро заинтересовался прежде всего турецкой винтовкой. Он поднял ее с земли и осмотрел.
— Совсем новая, — видать, хозяин хорошо за ней ухаживал.
Присев на корточки, Корнелий разглядывал убитого. Чуть выше уха чернело запекшееся кровью входное отверстие пули, прошедшей навылет.
— Чисто сработано, — похвалил выстрел Сосо Лазришвили. — Выходит, что понапрасну я смеялся над тобой, когда — помнишь? — ты возле склада убил наповал собаку.
Корнелий показал место, откуда он стрелял в аскера.
— Браво! С такой дальней дистанции! Очень хороший выстрел! — восхищался Сосо.
— Превосходный! — вторил ему Кукури Зарандия.
Он перевернул труп аскера. Это был молодой, рослый парень, одетый в куртку стального цвета, обрызганную кровью, и в гамаши немецкого образца. За спиной убитого был брезентовый ранец, отчего грудь его выгнулась, голова же касалась травы. Густые черные брови срослись у переносицы, верхнюю губу покрывал первый пушок. Шапка турка откатилась в сторону, и ветер развеял по широкому лбу и смуглому лицу черные как смоль волосы. Мухи роились вокруг его полных, чуть приоткрытых губ, между которыми виднелись ровные белые зубы.
— Из Галиполийского стрелкового легиона, — пояснил старшина.
— Вот где его настигла смерть… — тихо произнес Корнелий.
Обыскали убитого, но документов при нем не оказалось.
— Возьми свой трофей, — сказал Сандро, передавая Корнелию винтовку аскера.
Корнелий еще раз взглянул на убитого, — казалось, тот просто спал. «Вот так же недвижно лежал и Григорий», — вспомнилась Корнелию гибель его друга.
— Пусть это будет расплатой за смерть Григория! — крикнул он.
— Аминь! — ответили хором товарищи и, вскинув винтовки, отправились в батарею.
После того как Нино отказалась стать женой Корнелия и, попрощавшись с ним, захлопнула дверь, ее вдруг охватила страшная слабость; она едва нашла в себе силы снять пальто. Добравшись до своей комнаты, остановилась перед шкафом и посмотрела в зеркало. Оттуда на нее глядело пылающее лицо с красными пятнами на щеках, с лихорадочно блестевшими глазами. Ей стало жаль себя, лицо ее искривилось горькой гримасой, на глазах показались слезы. «Все кончено», — прошептала она и, упав на диван, зарыдала.
Выплакав свое девичье горе, Нино подняла голову и взглянула в окно. Прикрыла ставни, ночная темнота наполнила комнату томительной тишиной.
«Неужели Корнелий клялся мне в любви, а сам назначал свидания немке? Нет, этому надо положить конец!» — решила Нино. Однако, получив от него на другой день письмо, она стала в тупик, не зная, кому же, собственно, верить. И Нино стала мучить себя сомнениями: «А что, если и мама, и Эло, и Миха нарочно стараются очернить Корнелия?..» Представив себе его фигуру, неподвижно застывшую у стены, вспомнив прикосновение его руки и прощальные слова, Нино почувствовала себя перед ним глубоко виноватой и решила просить у него прощения. Но Корнелий так неожиданно, так скоро уехал на фронт, что она не успела даже ответить ему.
Она подошла к письменному столу, достала из ящика письмо Корнелия и принялась снова его перечитывать.
Когда она дошла до того места, где Корнелий писал: «…поймите — в Ваших руках спасти меня или погубить», — ее охватил трепет. «Вот уже два месяца, как он на фронте, и если с ним что-нибудь случится, то в этом буду виновата я». В сердце девушки пробудилась нежность к нему. Она взяла его фотографию и ласково взглянула на нее. Особенно трогали Нино последние строки письма: «Неужели пришел конец нашей любви? Такой нелепый, бессмысленный конец…» Ей страстно хотелось, чтобы Корнелий скорей возвратился.
Нино измучилась, похудела. Здоровье ее пошатнулось. Румяные щеки поблекли. В университет и консерваторию она уже давно не ходила. Спортивное общество «Сокол» готовилось к выступлению в день 26 мая. Нино сидела дома и никого не желала видеть. Никаких предписаний врачей, которых приглашали к ней, она не выполняла, лекарств не принимала.