— А сколько у него земли, у этого Мдивани? — спросил Годжаспира Георгий Абесадзе.
— Спрашиваешь, сколько… А ты сам вот посчитай: около семи десятин виноградника здесь будет, да внизу, возле старого дома, около восьми, да на горе Шубани — шесть, да еще в других местах, а сколько пахотной земли!.. Сразу не сосчитаешь, — пояснил старик.
— И все ему мало, псу ненасытному. Еще и деньги в рост дает! Только и думает, чтобы с крестьян побольше содрать! — возмущался Галактион.
— А попробуй не верни в срок процентов, — все на его стороне будут: и старшина, и пристав, и губернатор, — подлил масла в огонь Ражден. — Шкуру с тебя сдерут: дом опишут, все прахом пойдет.
— Чтобы построить вот эту хибарку, — продолжал Годжаспир, — мой отец целый год как каторжный работал на Мдивани.
— Ну ладно, — старался успокоить Годжаспира сын, — теперь никакие Мдивани не отберут у нас того, что заработано нашим потом, нашим трудом. Вот работаешь на этой земле двадцать лет, — значит, она, эта земля, уже не Мдивани принадлежит, а нам. Наша она теперь — моя и твоя, понимаешь?
Ражден встрепенулся:
— А что бы нам с отцом прихватить?..
Тут старый Теоде не выдержал и вмешался в разговор:
— Да как вы смеете говорить такие слова! Кто ж это дал вам право отнимать чужое? По какому это закону разрешается? Да знаете ли вы, что вам за это будет? И сам Мдивани, и управляющий его, и суд, и власть такое вам пропишут, в такие места вас загонят, что никакой земли после этого не захотите!
— А ты, дедушка, не очень-то запугивай нас властью, мы ведь не из трусливых, — шутя заметил горячившемуся старику Галактион. — Мы и на войне побывали, и чего там только не видали, можно сказать, с глазу на глаз с самой смертью встречались, а видишь, живы-здоровы все, ничто нас не взяло.
Но Теоде не мог успокоиться. Он продолжал пробирать Раждена и его товарищей:
— Запомни, внучек, — проиграете вы это дело! Тоже, умники нашлись, шляются по деревне да науськивают народ: «Хватайте, забирайте!»
— И захватим, и заберем, дедушка, все заберем, — коротко отрезал Галактион.
— Да кто позволит вам это сделать? Кто вам на это право даст?! — возмущался Теоде и, приложив костлявую руку к воспаленным, слезящимся глазам, растерянно смотрел на солдат.
— Сами мы дали себе право. Вот кто нам его дал! — ответил Галактион, и солдаты все сразу посмотрели на винтовку Галактиона, висевшую на закоптелом столбе.
Было уже далеко за полночь, когда гости стали расходиться. Галактион проводил их до калитки и, попрощавшись, повернул обратно. На середине двора он остановился. Небо заволокло тучами. Деревня спала глубоким сном. «Как здесь тихо!» — подумал он, вспоминая солдат в окопах, ружейную перестрелку, орудийный грохот… Вспомнил, как грянула весенним громом весть о революции, как пошли митинги и все ждали мира. Навсегда запомнились бескрайние снежные просторы России, маленькие и большие станции, поезда, сплошь забитые и облепленные людьми в серых шинелях, все новые и новые города, села, деревушки…
Еще раз с необычайной яркостью промелькнули в памяти минувшие события, и снова больно сжалось сердце: в Грузии все осталось по-старому, крестьяне еще ничего не получили от революции. «Живите, как жили», — заявляют им меньшевики.
Он оглядел свою почерневшую, с ветхой кровлей, жалкую хижину, затем перевел взгляд на Зедазени, на поместье Отия Мдивани.
Галактион вошел в дом, снял со столба ружье и сейчас же снова вышел во двор. Посмотрел на темные, окутанные туманом горы и направил винтовку в сторону Зедазени. Резкий выстрел прорезал ночную тишину. В это время Ражден Туриашвили и Георгий Абесадзе стояли обнявшись на дороге, целовались и клялись друг другу в вечной дружбе. Услышав выстрел, они выхватили наганы и тоже стали палить в воздух. Их примеру последовали другие соседи — солдаты, возвратившиеся с войны.
Стрельба поднялась и в Зедазени, и в Чипикона, и в Карисмерети. Можно было подумать, что где-то совсем близко начался бой.
Галактион улыбнулся. Ему приятна была эта стрельба. Он сделал еще несколько выстрелов и, расстреляв всю обойму, вернулся домой.
— И что это тебе вздумалось среди ночи стрелять? — стал пробирать его Годжаспир. — Весь дом всполошил, жену, детей перепугал.
— А пусть знает весь мир, что мы живы и жить хотим! — ответил Галактион отцу и прошел за занавеску. — Чего ты испугалась? — улыбаясь, спросил он жену. Потом поцеловал маленькую Талико, прижался разгоряченным лицом к ее пухлой щечке и, щуря от удовольствия глаза, стал прислушиваться к мерному дыханию ребенка.