Но теперь на лицах англичан не появилось недовольных гримас. Теперь они улыбались.
Грянули звуки английского национального гимна: «Правь, Британия, цари над морями!»
Английские генералы замерли, взяв под козырек. Их надменные взоры устремились вдаль, словно они видели там, за цепью гор, грозно маячившие на Батумском рейде дредноуты и крейсера с их могучей артиллерией.
Когда звуки гимна смолкли, Уордроп и генерал Корн, улыбаясь, сняли белые перчатки и, подойдя к Жордания, пожали ему руку с выражением благодарности за дружеские чувства.
После речи президента и ответных выступлений гостей был объявлен перерыв. Одно мгновение огромная толпа безмолвствовала, потом все разом заговорили. Люди разбились на группы, переговаривались, спорили. В момент, когда Уордроп и Корн, улыбаясь, обменивались рукопожатиями с Ноем Жордания, раздался голос какого-то рабочего:
— Ишь как лебезит!..
Перепрыгнув через канат, Корнелий подошел к той группе, в которой стояли Мито, Гига и Кукури.
— Да, нечего сказать, хороша независимость! — поддержал рабочего Мито.
— Хорош праздник, весело глядеть! — сказал вслед за Мито стоявший тут же солдат. Это был худой, тщедушный человек, дочерна опаленный солнцем, с впалыми глазами и истощенным лицом.
— Если не нравится, выколи себе глаза и не смотри! Чего тебе здесь невесело? — накинулся на солдата народогвардеец.
— Весело до слез.
Народогвардеец презрительно покосился на солдата:
— Эх ты, образина!
— И ты, тыловая крыса, смеешь еще обзывать меня образиной? На себя лучше посмотри! Нажрал себе пузо такое, что кожа от жира лопается, свинья ты поганая!
Корнелий и его друзья поддержали солдата.
— Будь этот солдат сознательным рабочим, а не темным крестьянином, он служил бы в Народной гвардии, — заявил в свое оправдание народогвардеец.
— Что же, по-вашему, вы, народогвардейцы, лучше нас защищаете свободу и независимость Грузии? — не унимался солдат.
— А ты, быть может, скажешь, что большевики или темные крестьяне защищают…
— Видел я, как вы, сознательные, защищали интересы народа в Карисмерети, — вставил Корнелий.
— Вот результат вашей защиты, — сказал, указывая на англичан, тот самый рабочий, который посмеивался недавно над Жордания, лебезившим перед англичанами.
— Все это — демагогия. Знаем мы вас, большевиков. Вы предпочитаете культурной Европе большевистскую Россию… — принялся ораторствовать народогвардеец.
Но рабочий перебил его.
— Очень странные вы, меньшевики, люди, — развел он руками. — Взять хотя бы вашего Жордания. Двадцать лет он считал недопустимой для Грузии даже автономию, а теперь старается доказать, что необходимость независимости Грузии вызвана ее историческими и этнографическими особенностями. Дескать, у России свой исторический путь, у Грузии — свой. Свой ли это путь?.. Вчера — с немцами и турками, сегодня — с англичанами и Деникиным. Завтра — еще с какими-нибудь культурными грабителями. Где и чем закончится этот ваш самостоятельный путь? Говорят, что у папы римского милости просить собираетесь…
В толпе раздался смех.
— Им только мамы римской не хватает, — проговорил кто-то.
— Имеются у них уже и папа и мама англо-французские да дядюшка американский! — послышался еще один голос.
— Лучше англичане, французы и американцы, чем большевики! — крикнул запальчиво народогвардеец.
— Вот как говорят эти социалисты и демократы! — возмутился Мито. — А не помнишь ли, дорогой мой, как ваш социалист Чхеидзе разъезжал во время войны по деревням Грузии вместе с князьями и помещиками и призывал крестьян служить верой и правдой порядку, установленному Николаем?
— Что ты ко мне пристал, большевистская зараза! Не хотим мы большевистского социализма! Ослеп, что ли, не видишь, какая в России анархия? Что общего могут иметь с большевиками подлинные социалисты и демократы? — злился народогвардеец.
— Запомни раз и навсегда — в России не анархия, а революция, Большевики стоят за рабочую демократию, а вы, меньшевики, — за буржуазную. Потому и не удивительно, что Жордания лебезит перед генералами.
— Убирайтесь-ка лучше отсюда, не то всех арестую! — заорал народогвардеец, глядя налившимися кровью глазами на рабочего и Мито.