Народогвардеец был меньшевиком. Он боготворил Жордания и мнение его по любому вопросу считал неоспоримой истиной, ниспосланной свыше и потому не подлежащей критике. Сам Жордания не терпел возражений и соперников. Все члены его партии должны были говорить и мыслить так, как говорил и мыслил он. Всех непокорных, всех, кто не разделял его мыслей, он всячески чернил в глазах партийных товарищей, дискредитировал, подрывал их репутацию и в конце концов изгонял из партии. Не удивительно, что Жордания окружали льстецы, низкопоклонники, временщики. В меньшевистской партии безраздельно царили его приспешники. Народогвардеец, споривший с Корнелием и его товарищами, принадлежал как раз к этим людям. Услышав критику жорданиевской политики, он возмутился и решил арестовать крамольников. Но на сторону Мито и рабочего стали окружившие их солдаты. Началась перепалка, брань, завязалась драка…
Сидя на лошади, полковник Джибо Макашвили издали заметил среди публики своих солдат и направился прямо к ним. Осадив коня, он приказал одному из офицеров разогнать толпу и наказать солдат, самовольно вышедших из строя. Но солдаты не подчинились офицеру. Тогда полковник, наехав на одного из них, заорал:
— Марш отсюда!
Возмущенный солдат ухватился за поводья.
— Что вам надо от нас? — грубо крикнул он. — Придержите коня!
— Отпусти поводья! — взревел полковник и поднял нагайку.
Солдат взялся за винтовку, висевшую у него на плече. Однако, здоровенный народогвардеец опередил его и выхватил маузер.
— Пристрелю, как собаку! Сукин сын, бунтовать вздумал в день национального праздника?!
Подоспевшие народогвардейцы набросились на солдата и скрылись вместе с ним в толпе.
Джибо опешил. Один из народогвардейцев взял его коня под уздцы и отвел в сторону.
— Вам, полковник, — сказал он тихо, — лучше удалиться отсюда во избежание каких-нибудь недоразумений.
Полковник направил коня к склону горы.
Инцидент этот продолжался всего несколько минут и поэтому не обратил на себя внимания ни членов правительства, ни иностранных гостей.
Больше других участников происшествия теперь горячился Сандро Хотивари.
— Послушай, неужели и ты большевик?.. — обратился он взволнованно к Мито.
— Не будь я большевиком, все равно не потерпел бы такого безобразия, — ответил твердо Мито, кивнув в сторону спустившихся с трибуны Жордания, министров и английских генералов.
— За что ты так невзлюбил англичан? — спросил его Кукури. — Смотри, какие они красивые, гордые, как они уверены в своей силе.
— Молодые люди, — обратился к друзьям старик учитель в парусиновом пиджаке, — запомните: Грузия достигла высокой степени культуры уже в те времена, когда англичане были еще варварами. Нашей культуры не сломит никакая оккупация.
— От того, что было в прошлом, нам теперь не легче, — ответил Корнелий. — Помните, как сказал когда-то таким, как вы, Илья Чавчавадзе:
Джибо вел коня шагом. Сконфуженный и оскорбленный, он тяжело дышал от душившего его гнева. «Почему я не снес этому наглецу саблей голову? — досадовал он. — Пожалуй, и снес бы, но в такой торжественный для нас день это было бы форменным скандалом. Вот что сдержало меня. Интересно, как фамилия этого мерзавца? Наверное, большевик. Солдат посмел угрожать оружием мне, командиру полка!» — никак не мог успокоиться полковник. Он остановил коня на склоне горы и приказал адъютанту вызвать своего помощника. В ожидании его Джибо рассеянно разглядывал уши своего коня. Ему не нравилось, что лошадь поминутно вздрагивала, настораживалась, поводила ушами, то и дело перебирала ногами. Полковник натянул поводья. «Что он крутится, окаянный? — волновался Джибо. — И кто подсунул мне этого одра?»
Вспомнив, что свидетелем его позора был Корнелий, Джибо окончательно расстроился: «Вот еще беда! И что он повсюду сует свой нос?» Не решаясь приблизиться к толпе, полковник отводил душу, ругая коня и обвиняя его во всех своих сегодняшних злоключениях. Наконец явился помощник командира полка, Джибо слез с коня и бросил поводья ординарцу.
— Подождите меня здесь, — сказал он помощнику, — я доложу о случившемся командующему. Думаю, он разрешит отвести полк в казармы…
— Так будет лучше, — согласился помощник. — Предлагал же я привести сюда только старослужащих. А мы погнали весь полк, почти все молодежь…
— Оставь, ради бога, — махнул рукой полковник. — И молодые и старые — все один черт! Разве не старый солдат грозил мне сейчас ружьем?!