Проснулся и Миха. Скоро Вардо позвала их завтракать. Нино выглядела еще более утомленной, чем Корнелий. Они избегали смотреть друг на друга. Эло иронически и недружелюбно поглядывала то на Нино, то на Корнелия.
Позавтракав, Миха и Корнелий вышли из купе.
— Ты ужасно выглядишь, — обратилась Вардо к дочери. — И так всегда бывает, когда ты меня не слушаешься. Простояла почти до утра у открытого окна, а теперь посмотри в зеркало, на кого ты похожа! Приляг и засни, Кобулеты еще не скоро.
— Да и Корнелий хорош! — язвительно заметила Эло.
— И о чем вы говорили всю ночь?.. — спросила Вардо.
Нино молчала.
— О звездах, о луне, о любви — о чем же еще… — продолжала язвить Эло.
Эстатэ засмеялся, Нино надулась и, улегшись на нижнюю койку, повернулась лицом к стенке. Эстатэ подмигнул жене:
— Смотри, какая вспыльчивая! Не трогай ее, а то достанется нам обоим.
Погода испортилась. Солнечное утро как-то сразу стало пасмурным. Небо заволокло тучами. Саломэ прикрыла Нино пледом.
После ночи, проведенной на ногах, у Корнелия ломило все тело, голова была точно налита свинцом. В висках стучало, будто в них вколачивали гвозди. Корнелий уснул, но спал недолго. На станции Натанеби его разбудил Евтихий. Корнелий вскочил на ноги. Головная боль прошла. Он снова почувствовал себя бодрым.
Приехали в Кобулеты. Евтихий и Шура стали выносить из вагона вещи. Погода продолжала оставаться пасмурной, дул холодный западный ветер — верный предвестник надвигавшегося дождя. Все надели пальто. Вардо беспокоилась, как бы дождливая погода не затянулась, что в этих краях случается часто.
Корнелий стал прощаться с Нино.
— Я этим же поездом поеду в Батум, переночую у Кукури Зарандия, а завтра утром буду у вас. Так будет лучше.
Нино согласилась с ним. Раздался второй звонок. Корнелий раскланялся с Эстатэ и Вардо.
— Куда вы? — удивилась Вардо.
— У меня дело в Батуме. Завтра вернусь.
— Завтра Эстатэ тоже должен быть в Батуме. Поехали бы вместе, если у вас есть там дело.
Вардо не особенно настойчиво уговаривала Корнелия остаться. Поезд тронулся. Корнелий не спешил садиться, и только когда длинный состав набрал скорость, он ловко вскочил на ступеньки последнего вагона.
Евтихий, Миха и Шура взяли вещи и направились к выходу в город. За ними последовали остальные. Только одна Нино осталась на перроне, провожая взглядом Корнелия. Поезд стал скрываться за поворотом. Тогда Корнелий повернулся всем телом в сторону моря и, увидев Нино, приветно помахал ей кепкой. Она подняла руку и улыбнулась.
— Смотри, все еще прощается со своим Корнелием, а на нас ноль внимания, — недовольно заметила Вардо, обращаясь к Эло.
— Совсем потеряла голову, — злорадно подхватила Эло.
Евтихий нанял три экипажа. Первый из них заняли Эстатэ и Вардо, во втором разместились Нино, Эло, Миха и няня Саломэ, третий предназначался для вещей и Евтихия с Шурой. От станции до дачи надо было проехать два километра.
Счастливее всех чувствовал себя, восседая на вещах, Евтихий: он недавно женился, и поездка в Кобулеты была для них как бы свадебным путешествием. Евтихий радостно улыбался. Он лихо надвинул на лоб папаху и тонким, как у женщины, голосом пел гурийские песни: «Али-паша нам изменил и в Квирикети нас завлек» и «В Чакву я вошел с гудящим рогом». Извозчик-гуриец, услышав родные песни, улыбнулся и стал вторить. Шура звонко смеялась.
— Так у нас казаки поют, — заметила она.
— Ишь как веселятся Евтихий и Шура, — улыбнулась няня Саломэ.
— Это они свадьбу справляют, — усмехнулся Эстатэ.
— Завидую. Море им по колено, — вздохнула Вардо.
Эстатэ неожиданно сделался серьезным.
— Ты не замечала, — обратился он к жене, — как будто у Евтихия не все дома?
— Нет, просто он веселый, беззаботный человек. Любит пить, петь и танцевать.
— Как и все южане, — заметил с досадой Эстатэ, но Вардо не обратила внимания на глубокомысленное замечание мужа.
Свесив ноги с экипажа, Евтихий болтал ими в воздухе, размахивая руками.
— Эй, извозчик, душа моя, гони, гони! — кричал он во весь голос, забавляя всех.
Неожиданно дома кончились, город остался позади. Дачники выехали на открытое место.
— Море, море! — воскликнула, пораженная видом необъятного голубого простора, Нино.
Море волновалось, глухо доносился однообразный, беспрерывный шум прибоя. Все смолкли, очарованные открывшейся перед ними величественной картиной. Только Евтихий продолжал петь еще громче свою гурийскую песню, точно и «свободная стихия» была обязана, приветствуя его свадебную поездку, смирить свой гнев и покорно принять на свои волны челн, в который сядут веселый Евтихий и его Шурочка.