Наконец экипажи подъехали к даче. Хозяин отворил ворота. Его жена и дети окружили приехавших. Дача, которую снял Эстатэ, выходила фасадом на улицу.
— Надо было построить этот дом фасадом к морю, — говорила Нино, стоявшая на заднем балконе.
— К сожалению, наш народ больше связан с землей и не очень любит море. Недаром же нас называют именем земли — «Géorgien». Грузин не может долго жить вдали от своей родины. Сухопутные дороги ближе его сердцу, чем далекие морские пути. А жаль, море развивает в человеке волю, предприимчивость, упорство… — не преминул блеснуть и здесь своими познаниями Эстатэ. Но дочь пропустила мимо ушей тираду отца.
Вардо, Шура и Саломэ занялись распаковкой вещей, убирали комнаты так тщательно, словно навсегда собирались поселиться в этом доме. Вардо и Эстатэ заняли большую комнату, выходившую окнами на улицу, Нино и Эло — поменьше, с видом на море. Евтихий и Шура устроились в чуланчике возле кухни. Миха расположился на заднем балконе. Эстатэ уехал утром в Батум на заседание суда и только к вечеру вернулся в Кобулеты.
В Кобулетах отдыхал журналист Геннадий Кадагишвили. Узнав о приезде семейства Макашвили, он нанес им визит.
Эстатэ, Вардо и Геннадий сидели на берегу под тенью сосен. Эло, Нино, подруга Нино Манана и Миха отдыхали на пляже. Все любовались закатом.
Эстатэ и Геннадий беседовали о судьбах Грузии, о политической обстановке в Европе и в России. Вардо удивлялась поведению Нино. Отделившись от остальной компании, она в одиночестве сидела в стороне и не сводила глаз с видневшегося вдалеке Батума.
— Видимо, Корнелий сегодня не приедет, — заметила Вардо, обращаясь к мужу.
— Какой Корнелий? — спросил Кадагишвили.
— Корнелий Мхеидзе.
— Такого больше не существует.
— Как так?
— Есть Георгий Махвиладзе, а Корнелия Мхеидзе нет, — повторил Геннадий.
— Не пойму, о чем вы говорите, — недоумевал Эстатэ.
— Прочтите рассказ в большевистском журнале и сразу поймете, о чем я говорю.
— Какой рассказ?..
— «Годжаспир» называется. Талантливо написано, но правительству нашему здорово там досталось: автор, несомненно, большевик.
— Ну, а при чем тут Корнелий?
— Вы, очевидно, не знаете, что Корнелий стал писателем. Георгий Махвиладзе — это его псевдоним.
— А вы не сшибаетесь? — спросила настороженно Вардо.
— Нет, мне это достоверно известно, да и сам Корнелий этого не скрывает.
— О чем же говорится в его рассказе? — спросил Эстатэ.
— В нем описывается восстание крестьян, — пояснил Геннадий и, выбрав из пачки газет журнал, протянул его Эстатэ.
Когда Кадагишвили ушел, Эстатэ принялся читать рассказ.
— Стыд и срам! — сказал он возмущенно жене. — Поразительно, как Корнелий мог написать такую чушь, такую беспардонную клевету. Хотя помнишь, что он нам заявил в вагоне?
— Нет…
— Он же уверял, что для Грузии было бы лучше выступить вместе с большевистской Россией против Деникина.
— Да, да, вспомнила. Теперь для меня многое становится ясным, — ответила Вардо и после минутного молчания решилась сказать мужу: — Знаешь, до сих пор я скрывала, но теперь считаю нужным сказать тебе — Нино влюблена в Корнелия.
— Что-о? Не может быть!
— Да, к несчастью нашему, это так. Я просто не знаю, что делать с Нино. А как ты думаешь, для чего ей понадобилось тогда уезжать из Квишхет в Тифлис? И почему Корнелий поехал сейчас провожать нас в Кобулеты?
— Ничего не понимаю! Быть не может! Ведь Нино совсем еще девочка. — Эстатэ опустил голову и задумался.
Вардо продолжала жаловаться.
— Тебе-то ничего. Завтра ты в Батуме, потом — в Поти, затем в Тифлис уедешь, а все неприятности на мою голову. Нет, устала я, больше не могу!
— О чем ты говоришь? О каких неприятностях?
— Ты ведь не знаешь, что наши обещали Корнелию через два-три дня поехать к нему в Карисмерети.
— Никаких Карисмерети! Я против этой поездки. Так и объяви ей. Очень жаль, что прошлым летом мы поехали туда.
— Как же я это сделаю? Ты ведь знаешь, какая она упрямая, да к тому же еще и нервная.
— Сама ты ее разбаловала, сама теперь и справляйся с ней! А меня прошу в эту историю не вмешивать, иначе, предупреждаю, все кончится очень плохо, — напустился Эстатэ на жену.