Зато теперь повысила голос Нино:
— И этого вы мне не запретите! Будьте уверены, я сама не меньше вас ценю свою честь и пока еще не лишилась благоразумия и самолюбия. Я не какая-нибудь глупая девочка, как это вам кажется, и незачем со мной так разговаривать.
Гордо подняв голову, она быстро ушла в свою комнату.
Эстатэ был ошарашен поведением дочери. Во время беседы с нею он испытывал странное, неведомое ему дотоле чувство. Он не находил себе места в комнате. Он то метался из угла в угол, то подходил к окну и слушал тоскливый шум прибоя, то присаживался к письменному столу, то, остановившись у зеркала, разглядывал свое красное, возбужденное лицо и широко раскрытые, удивленные глаза. Пригладив волосы, он точно впервые увидел в зеркале пробивающуюся в волосах седину и морщины на своем лице. Ему стало жаль себя. С ужасом он подумал о том времени, когда превратится в жалкого, беспомощного старика. Тогда только она, единственная дочь, будет его надеждой и опорой, пожалеет своего старого отца, позаботится о нем. Эстатэ охватило чувство какого-то благоговения перед своей дочерью. Он весь проникся мыслью о ее судьбе, о ее счастье.
Дверь тихо отворилась, и в комнату на цыпочках вошла Вардо.
— Ну что, говорил?..
— Говорил.
— И что же?..
Эстатэ ничего не ответил. Он взглянул на жену печальными, увлажненными слезой глазами и нежно поцеловал ее в лоб.
Нино не могла уснуть. Лежа у окна, она прислушивалась к глухому шуму моря. Ее мучили сомнения. «Неужели Корнелий — большевик, неужели он на стороне этих темных мужиков, решивших уничтожить князей, дворян, всех культурных людей, а значит, и меня, и моих родных?..» Море бушевало все сильней, и она со страхом прислушивалась к его зловещему гулу.
— Ты не спишь? — окликнула ее Эло со своей кровати.
— Нет, не спится что-то…
— А ты не думай ни о чем, и заснешь.
— Откуда ты знаешь, думаю я или нет?
— Я же не глухая, чтобы не слышать твоих вздохов. Закрой глаза, усни.
— Я уже и глаза закрывала, и старалась ни о чем не думать, и просчитала до тысячи — все равно сон не идет.
— Тогда представь себе море, думай, как набегают на берег и откатываются волны, — успокоишься и наверняка заснешь, — поучала ее Эло.
— Наоборот, этот беспрестанный шум моря действует мне на нервы.
— А говорят, море успокаивает нервы. Зачем же тогда мы приехали сюда?
— Не знаю, как на других, а на меня море действует раздражающе. Мне кажется, что передо мной все время кипит гигантский котел. Сердце щемит от несмолкаемого гула.
— Нино, это не море, а что-то другое тебя беспокоит. Брось ты думать о Корнелии, порви с ним навсегда и сразу почувствуешь облегчение. Неужели тебе не надоело находиться постоянно в таком напряженном состоянии?
— Скажи мне, неужели ты никогда не любила? — спросила Нино сестру.
Вопрос этот обидел Эло.
— Мужчины недостойны нашей любви, — ответила она резко. — Все они одинаковы. Всеми ими руководит только одно животное чувство — и больше ничего.
— Так рассуждают старые девы, отвергнутые любовницы или женщины, разочаровавшиеся в жизни!
— А ты считаешь себя счастливой? Нет, мне просто жаль тебя. Как ты можешь верить Корнелию?
— Что ты ни говори, а он все-таки меня любит, — уверенно и как-то грустно произнесла Нино.
— Поживем — увидим.
— Эло, я давно хочу открыть тебе одну тайну. Она убедит тебя, что Корнелий искренне меня любит. Но боюсь, чтобы ты меня не выдала.
— Я не из болтливых.
— Тогда зажги лампу и дай мне мой чемоданчик. Няня проснулась, взглянула на Нино, но сейчас же повернулась на другой бок и снова уснула.
Сгорая от любопытства, Эло вскочила, накинула на себя халат, зажгла лампу и подала сестре чемоданчик. Вынув оттуда письмо и стихотворение Корнелия, вложенные в роман Суинертона «Одной ночью», Нино стала читать вполголоса. Тощая, плоскогрудая Эло, сидя у изголовья Нино, с завистью и удивлением слушала сестру. Таких писем ей никогда не писал ни один мужчина. И чем больше волновалась и краснела Нино, читая это письмо, тем бледнее становилась Эло. Когда же Нино шепотом закончила читать стихотворение Корнелия, Эло злобно перебила ее:
— Все это мне давно знакомо. Такие письма и стихи пишут все поэты, и что тут особенного? Неужели ты всему этому веришь? Наивная девочка!
Нино, все еще находившаяся под впечатлением письма и стихотворения Корнелия, не обратила внимания на едкое замечание сестры.