— Нет, нет, — запротестовала Тереза, обращаясь к Ионе. — Завтра я их никуда не отпущу. Завтра ты будешь здесь развлекать Корнелия и нашего гостя своим пением и поэзией, а послезавтра, в субботу, поедем в Зедазени. Ведь Отия назначил крестины сына на воскресенье.
— Ну и прекрасно! Значит, сегодня кутим у вас, завтра — у меня, а послезавтра — у Отия, — рассчитал Иона и вдруг затянул густым басом: — «Накинув плащ, с гитарой под полою…»
Прервав пение, он неожиданно рассмеялся:
— А что, Корнелий, приятель твой умеет петь и вообще веселиться?
— Миха окончил консерваторию. Кроме того, он художник. Картины его имеют успех на выставках. Сейчас он работает декоратором в оперном театре.
— Замечательно!.. Значит, свояк твой талантлив, как и ты. Между прочим, скажу тебе, что к твоим писаниям я отношусь весьма скептически, хотя рассказ «Годжаспир» и нравится мне. За «Годжаспира» тебя, конечно, не зря называют большевиком. В этом рассказе, спасибо тебе, ты и меня описал. Хотя фамилию мою изменил, но все, кто читал здесь «Годжаспира», сразу узнали меня… Дошло до нас и то, что ты снова побывал на фронте и даже, как говорят, аскера убил. А о твоем выступлении в Ваке, на спортивном празднике узнал из кинохроники, когда в Кутаиси был. Понравилось, что и говорить, хорошо ты себя показал. Способная молодежь растет у нас, Тереза, очень способная!
Но Терезу волновало другое.
— А как твои дела в университете? — спросила она сына.
— Перешел на второй курс.
— Молодец, — похвалил Корнелия Иона. Затем обратился к Миха: — А вы, значит, художник? Люблю живопись, хотя, знаете, поэзию и музыку ставлю выше.
— Леонардо да Винчи говорил: живопись — это немая поэзия, а поэзия — слепая живопись, — ответил Миха.
— Замечательно сказано, глубоко и верно! — пришел в восторг Иона. — Обязательно запишу в свой блокнот.
Тереза знала, что раз беседа зашла об искусстве, Иона не скоро наговорится. Поэтому она зажгла лампы и в комнате и на балконе, а сама с Майко и Агойей отправилась на кухню готовить ужин.
Тереза послала Агойю резать цыплят. Тем временем возвратился с поля Доментий. Он поднялся на балкон и расцеловался с Корнелием. Потом принялся хлопотать по хозяйству: нарубил дров, натаскал воды, пришел к марани и, вскрыв зарытый в землю чан, наполнил кувшины красным вином.
Пожарив цыплят, Майко сложила их на блюдо и заправила подливкой из ежевики, неспелого винограда, орехов, чеснока и ароматных трав. Готовы были также аппетитно пахнущие хачапури и мчади.
Ужин кончился далеко за полночь…
Тереза устроила постели Миха и Корнелию в зале. Сама она еще долго сидела в своей комнате. Неотвязные заботы, беспокойные мысли гнали от нее сон.
Проснулся Корнелий рано. У его изголовья на табурете стояла деревянная миска со свежим виноградом и белым инжиром. Фрукты были заботливо прикрыты широкими инжирными листьями. Такая же миска стояла около постели Миха. «Наверно, Агойя принес», — решил Корнелий. Он взял из чашки еще свежую от росы кисть винограда и принялся осторожно обрывать спелые ягоды, потом вытер руки инжирным листом, отдернул занавеску и выглянул в окно. Все вокруг уже было залито солнцем. Двор, окаймлявшие его деревья, поля, дубовый лес купались в его щедрых лучах. На фоне темно-голубого неба золотыми куполами высились горы. Тени от деревьев стлались темным ковром по густой траве. Под липами щипали траву корова с теленком. Тут же разгуливали индюки — птицы, обладающие способностью злиться без всякой причины. Опустив крылья почти до самой земли, они вдруг начинали пыжиться, топтаться на месте, словно исполняли боевой танец или вызывали на бой невидимого врага.
Корнелий долго забавлялся видом строптивых птиц. Миха все еще не просыпался и время от времени громко всхрапывал.
Надев брюки и туфли-спортсменки, Корнелий вышел на балкон.
Тереза сидела на заднем дворе под огромной грушей и задумчиво перебирала худыми пальцами янтарные четки. Когда-то дерево это славилось на все Карисмерети своими сладкими и сочными плодами. Теперь оно состарилось и перестало плодоносить. Ветки его обвила омела, ствол с северной стороны густо покрылся мхом, к темной коре прилип древесный гриб. Дерево медленно погибало.
Спустившись во двор, Корнелий прошел на кухню. Майко хлопотала у очага. Агойи не было дома: он погнал на пастбище скот. Все оживленнее становилось в усадьбе. Побродив по двору, Корнелий подошел к матери и сел рядом с ней.