— Возрадуйтесь, родители наши, блаженной памяти Арчил и Дареджан! — произнесла она нараспев. — Сбылось ваше заветное желание — бог даровал вашему сыну наследника, дабы здравствовал всегда род Мдивани. Из светлых чертогов господних благословите любящего вас вашего сына Отия и внука вашего, долгожданного Какилу.
Тереза и Елена рыдали. Отия то и дело прикладывал к глазам носовой платок.
— Тварь бессовестная, совсем стыд потеряла! Или думает, не знают люди, что не от Отия, а от мужика простого прижила сына? — шепнула своему мужу Элизбару озлобленная Мариам Церетели, кивнув в сторону Бабо.
— Замолчи, — оборвал ее Элизбар, — совсем ни к чему сейчас эти сплетни.
Но стараниями Мариам семейная тайна Отия и Бабо давно уже перестала быть тайной. Мужчины перешептывались, иронически поглядывая на счастливых супругов.
Стол на сто персон был накрыт во дворе, под огромным развесистым ореховым деревом. Гости еще не расселись, когда Бабо заметила с балкона поднимавшиеся в гору экипажи в сопровождении всадников. В первом экипаже сидели уездный предводитель дворянства Дата Нижарадзе и князь Константин Эристави, которого друзья называли просто Коция. В следующем ехали полковник Георгий Коркашвили и князь Рафаэл Шарашидзе, слывший писаным красавцем. На козлах, рядом с кучерами, сидели стражники. Почетных гостей сопровождали конные милиционеры во главе с начальником карисмеретской милиции Авксентием Лордкипанидзе.
За исключением Рафаэла Шарашидзе, все ехавшие в экипажах представители местной власти являлись в свое время делегатами дворян Кутаисской губернии, выезжавшими в Петербург, чтобы принести благодарность императору Николаю II за милости, оказанные грузинскому дворянству в связи с празднованием столетия присоединения Грузии к Российской империи.
Лошади с трудом тянули экипажи по Бнелемтскому подъему. На дороге попадалось все больше выбоин, рытвин и ухабов. Гости вынуждены были оставить экипажи и продолжать путь пешком.
Отия и Бабо вышли за ворота, чтобы встретить почетных гостей.
Неделю продолжался пир в честь крестин Какилы. Было съедено несколько телят, десятки поросят и индеек, множество кур. На стол то и дело подавалась свежая форель. Рекой лилось вино. И веселье, возможно, так и прошло бы до конца ничем не омраченное, если бы не Иона, приведший почетных гостей в смятение своими мятежными речами.
От огромного количества выпитого вина ноги у Отия отекли так, что он с трудом восседал в своем кресле. Одет он был в защитного цвета френч, синие галифе и войлочные сапоги. Напротив него сидел старый Кайхосро Абуладзе, на белоснежной черкеске которого поблескивал георгиевский крест, полученный им в русско-турецкую войну. И Отия и Кайхосро обладали прекрасными тенорами и теперь состязались в пении старинных народных песен.
Подкрепив себя еще одним стаканом вина, Кайхосро так спел боевую песню «Хасанбегури», взял в конце такую высокую ноту, что князь Рафаэл Шарашидзе стремительно поднялся со своего места и, склонившись к седобородому певцу, расцеловал его.
Самолюбие Отия было ущемлено. Чтобы выйти из неловкого положения, он подозвал к себе Беглара и его брата Силована, бывших солдат и лучших певцов во всем Зедазени, усадил рядом с собой Коция Чхеидзе, и они вчетвером спели «Маленькую любимую» и «Чарираму».
Сидевшие за столом оживленно спорили: одним нравилось больше пение Кайхосро, другим — Отия.
Вино развязало языки и разгорячило головы. Пожелал спеть и Миха Мачавариани, сидевший за столом рядом с дочерью Свимона Церетели, красавицей Тиной. Ему подпевали Корнелий и Иона. Спели «Зиму», «Семь гурджаанцев» и «Старик я». Баритон Миха очень понравился гостям и в особенности — Терезе, обладавшей хорошим слухом. Она с удовольствием слушала кахетинские народные песни в его исполнении.
Стройное пение, раздававшееся в ночной тишине, привело Терезу в приподнятое настроение, и когда Миха, Корнелий и Иона запели «Лети, моя черная ласточка», то она не удержалась и присоединилась к ним. Небольшой, но приятный ее голос одухотворил песню о ласточке душевной теплотой и сердечностью.
Когда песня смолкла, за столом несколько минут стояла благоговейная тишина. Потом раздались одобрительные возгласы.
— Дорогие мои, — бормотал растроганный пением хозяин дома, — сестрица милая, племянник любимый, спасибо вам, порадовали старика, усладили слух чудесной песней. А друг-то твой, художник, смотри какой! — обратился Отия к Корнелию. — И почему только ты прятал его от нас до сих пор? Теперь не отпущу я его отсюда!