Восьмидесятилетний Кайхосро Абуладзе, крестный отец Терезы, поднялся со своего места и расцеловал крестницу. Потом сел рядом с ней и стал вспоминать, как однажды в детстве она заболела и он, Кайхосро, закутав ее в бурку, сел на коня и в бурю помчался с нею в Кутаис, к доктору. Сколько воды утекло с тех пор! И старик прослезился, вспоминая свою молодость.
Тем временем по просьбе гостей Миха охотно спел еще несколько песен. Пел он непринужденно, верхние ноты брал без всякого труда. И гости и хозяева были в восторге от его пения. Похвалы вскружили ему голову, и он, в свою очередь, стал рассыпаться в любезностях перед Бабо и Отия. Опорожняя бокал за бокалом, Миха решил потягаться в выпивке с тамадой — Рафаэлом Шарашидзе.
Когда тамада провозгласил тост за здоровье Миха Мачавариани, Иона попросил принести гитару, а Бабо уговорила художника спеть еще что-нибудь. Миха залпом выпил рог, наполненный цоликаури, и хмель сразу ударил ему в голову. Затем он взял гитару, коснулся пальцами ее струн и с чувством спел «Тебе одной» и «Тебя люблю навеки» — любимые романсы Ионы и Корнелия.
Пододвинув стул, Бабо села рядом с Миха.
— Оказывается, вы замечательный певец. Я в восторге от вашего пения! Прошу вас спеть еще… Нет, нет, — взволновалась Бабо, видя, что Миха собирается отказаться. — Пожалуйста, я вас прошу, я все равно не отстану…
— Нет, больше не могу, — заупрямился Миха и вручил гитару хозяйке дома. — Теперь вы спойте…
— Вы огорчаете нас, — продолжала Бабо. — Смотрите, Тина глаз с вас не сводит, вы покорили ее своим пением. — И Бабо, лукаво улыбнувшись, спросила: — Ну, а если Тина попросит, споете?
— Если Тина попросит, не только спою, но и в огонь брошусь! — воскликнул Миха и, повернувшись к своей соседке, нежно поцеловал ей руку. Затем как бы невзначай закинул руку и обнял ее.
Девушка в смущении опустила голову. На бледных щеках ее выступил румянец. Черное шелковое платье еще ярче подчеркивало белизну ее красивой шеи.
— Вижу, вам очень нравится наша Тина, — шепнула художнику Бабо, любившая покровительствовать влюбленным.
— Клянусь небом, впервые встречаю такую девушку. Я ослеплен ее красотой, я теряю голову! Что мне делать? Как мне быть?..
Бабо громко рассмеялась.
— Что вам делать? Прежде всего не забывать о своей жене.
— Нет у меня больше жены. А если бы и была, все равно Тину никому не уступлю, — горячился опьяневший Миха.
— Если так, то придется вам помочь, только что же мне за это будет? — кокетливо улыбнулась Бабо.
— Все, что пожелаете!
— Договорились, — утвердительно шепнула Бабо и, подсев к матери Тины, немедля приступила к переговорам.
Вся эта сцена не ускользнула от глаз Корнелия. Года два тому назад Элизбар и жена его Мариам, сестра Свимона Церетели, собирались женить на Тине Корнелия. Супруги Церетели тогда тоже благосклонно относились к предполагавшемуся браку. Но в то время Корнелий был увлечен Нино.
Сравнивая сейчас Нино с Тиной, он находил Тину более красивой. «Впрочем, достаточно с меня княжеских дочерей, все равно ни с одной из них счастлив не будешь», — думал он. Но чувство ревности сразу же овладело им, как только он увидел, что Миха целует Тине руки и рассыпается перед нею в бесконечных комплиментах.
Тост следовал за тостом. После одного из них Корнелий окликнул Миха и через стол бросил ему опорожненный рог. Тот на лету поймал его, наполнил вином и, обращаясь к своей соседке, запел: «Мохевская девушка Тина, какой бог тебя создал?»
Стемнело. В доме и в саду зажгли лампы. После полуночи многие из гостей, охмелев, стали засыпать тут же, за столом. Их отводили в комнаты, где на кушетках и прямо на полу были устроены постели. Тех, кому не хватало места в доме Отия, провожали ночевать к соседям.
За столом остались тамада Рафаэл Шарашидзе, Кайхосро Абуладзе, Арчил и Свимон Церетели, Отия Мдивани и еще несколько гостей.
Корнелий, покачиваясь, поднялся на балкон, где сидели Бабо и Тереза.
Бабо отозвала Корнелия в сторону.
— Скажи, твой друг действительно разошелся с женой? — спросила она тихо.
— А какая же порядочная женщина станет жить с таким пьяницей и развратником? — заметил Корнелий.
Бабо, которой Миха отнюдь не казался ни пьяницей, ни развратником, а, наоборот, весьма остроумным, привлекательным молодым человеком, растерянно улыбнулась:
— Тише, он услышит…
— Ну и что ж, пусть слышит. Я ему и в лицо это скажу. Где он?
— Там он, в любви объясняется…
Бабо кивнула в ту сторону, где в тени виноградных лоз, густо обвивавших столбы и балясины балкона, укрылись от посторонних глаз Миха и Тина.