Один лишь доктор Коркашвили проявил благоразумие.
— Советую вам, господа, — заметил он спокойно, — выслушать без возмущения и брани этого молодого человека. Мне кажется, что в его словах есть некоторая доля правды. В самом деле, разве не должны были мы своевременно внять голосу народа, вникнуть в его нужды? Ведь если мы не облегчим условий его жизни, то он сам это сделает, и тогда, конечно, не ждать нам пощады: гнев народный, говорится, — это гнев божий.
Спор перерастал в скандал. Бабо и Терезе с трудом удалось унять разошедшихся князей, примирить их с Ионой и с Корнелием. Но примирение оказалось кратковременным. Нижарадзе и Эристави не могли простить Корнелию его дерзкой тирады. Они вскоре поднялись из-за стола и уехали в Кутаис. Из их компании остался только Рафаэл Шарашидзе.
Глубоко огорченная случившимся, Тереза упрекала Иону и Корнелия:
— И надо же было вам затеять этот спор. Ни за что ни про что обидели таких уважаемых людей!
Вино вернуло оставшимся гостям веселое настроение: скандал постепенно был забыт…
После обеда вызвали фотографа. Гостей пригласили спуститься во двор, чтобы сфотографироваться на память о знаменательном событии в семейной жизни Отия и Бабо Мдивани.
Для женщин и почетных гостей вынесли стулья, которые поставили перед нижним балконом. Менее знатные гости и домочадцы стали за ними. Позади всех занял место затянутый в черкеску и походивший на старого козла Ираклий Цулейскири. Он то и дело постукивал указательным пальцем — «головастиком» по головам стоявших перед ним сыновей Элизбара — гимназистов пятого и шестого классов. Те посмеивались над ним.
Наиболее примечательную группу представляли собой князья и дворяне, разместившиеся на переднем плане. В центре ее, скрестив ноги, возлежал Отия. Расстегнув свой френч защитного цвета, он тут же уснул мертвым сном. Его большая облысевшая голова опиралась на колени Арчила Церетели, а руки с короткими, толстыми пальцами, похожими на перепелиные гузки, покоились на груди. В одной руке он все еще сжимал большой рог, наполовину скрывавший от объектива его лицо. Еще минута, — и двор наполнился могучим храпом хозяина дома.
Бабо гордо восседала в центре группы. Она осторожно поддерживала стоявшего у нее на коленях маленького краснощекого Какилу. Ножки у ребенка подрагивали. Выпучив глаза, он бессмысленно смотрел на фотографа. По левую руку от Бабо сидел Элизбар, по правую — Тереза. У длиннобородого Элизбара от одолевавшей его дремоты голова клонилась набок. Он с трудом держал приоткрытым левый глаз, над которым пучком нависала густая бровь. Элизбар лишь внешностью несколько походил на Отия, по характеру же представлял полную противоположность брату. Это был замкнутый, угрюмый человек. Рядом с Элизбаром сидели его красавица жена и племянница Тина, обе в белых блузках и синих юбках. Модные прически — «диадемой» — отличали их от остальных дам.
Около Арчила Церетели полулежал, опершись на локоть, его брат Свимон — крупный, представительный мужчина в черной черкеске, и высокой папахе. На поясе у него красовался кинжал в позолоченных ножнах. Свимон тоже спал, опустив голову на колени сестры. Щуплый Коция Чхеидзе прикорнул, склонившись на богатырскую спину Свимона.
Сладко уснул, растянувшись на травке, Цулукидзе. Он облокотился на Коцию Чхеидзе и Дата Кипиани, одетого в черкеску с офицерскими погонами.
По правую сторону от Арчила Церетели в степенной неподвижности полулежал худощавый Кайхосро Абуладзе. Седая борода, обрамлявшая его впалые щеки, веером прикрывала грудь, на белой черкеске поблескивал георгиевский крест. Тут же приютился румяный, плечистый богатырь — восьмидесятилетний Нестор Джаяни. Коротко подстриженная белоснежная бородка и усы придавали его лицу величавое и суровое выражение. Несмотря на преклонный возраст, Нестор Джаяни все еще обладал изрядной физической силой, любил покутить, а при случае и подраться. Сейчас его спокойный и гордый взгляд был устремлен к далеким вершинам. В руках он держал большой рог, наполненный вином.
— «Веди нас, старец Миндия, крепкий в колене, как волк», — произнес Миха вполголоса строку из Важа Пшавела, взглянув на Джаяни.
Плечом к плечу с Нестором Джаяни расположился Рафаэл Шарашидзе. В заднем ряду вместе с молодежью скромно стояли управляющий Беглар Саникидзе и его брат Силован, надевший ради торжественного дня френч и галифе. В последнее время Беглар усиленно обхаживал крестьян, бывших фронтовиков. Он и сам своим видом старался походить на бравого ефрейтора и храброго вояку. Однако, взглянув на Корнелия, управляющий поежился и воровато оглянулся. «А вдруг этот дьявол догадался уже о моей связи с Бабо и теперь решает, как бы мне отомстить?» — мелькнула у него беспокойная мысль.