— Орангутанг! — с отвращением произнес Корнелий и почему-то вздрогнул.
Миха тотчас же проснулся. Взглянул на Корнелия близорукими глазами и глуповато улыбнулся. Корнелию эта улыбка показалась не глупой и жалкой, а хитрой и ехидной.
«Доносчик, гадина! — подумал Корнелий, вспыхнув от бешенства и сжав в кармане плоскую рукоятку браунинга. — Прикончить бы его сейчас, здесь же!»
Миха снова уснул. Корнелий с трудом отвел глаза в сторону и вдруг увидел у самых ног Миха большую змею. Извиваясь, гадюка торопилась уйти в зеленевший невдалеке куст шиповника.
Корнелий выхватил браунинг и выстрелил три раза, целясь змее в голову, но промахнулся. Змея уползла. Тогда Корнелий убил ее палкой и, поддев на развилку, бросил в кусты.
Разбуженный выстрелами, Миха вскочил и испуганно уставился на кусты.
— Змея… — пробормотал он. — Огромная какая! У, гадюка…
— Такая же, как ты, — не сдержался Корнелий.
Но Миха не расслышал или сделал вид, что не слышал этих слов.
— Ты из револьвера ее?.. — спросил он.
— Нет, очень уж она спешила. Подползла прямо к тебе. Ее, видно, привлек аромат твоих носков.
Поняв, какая опасность ему грозила, Миха побледнел и еще раз взглянул на мертвую змею:
— Подумай только — я мог погибнуть от ее укуса!
Корнелий улыбнулся:
— Да, Грузия чуть было не лишилась гениального человека.
— Брось шутить, Корнелий! Ты спас мне жизнь, и за это, хочешь, я тебя поцелую!
Миха, стоявший в одних носках, потянулся было к Корнелию, но тот отстранил его:
— Не лезь! Благодари лучше змею: если бы не она, пуля досталась бы тебе…
— Дуришь ты, — пробормотал художник. — Пожалуйста, не смотри на меня так…
Миха принялся торопливо обуваться, украдкой поглядывая на Корнелия.
— Трус, — презрительно бросил Корнелий, — баба жалкая! Куда торопишься? Никуда ты уже не уйдешь!
Миха с удивлением поднял голову:
— Ты это серьезно? Угрожаешь? Клянусь, Корнелий, я ни в чем не виноват перед тобой.
— Чем же ты клянешься?..
— Дружбой нашей, совестью, честью…
— Совестью? Откуда она у тебя? Мразь ты, а не мужчина! Уничтожать таких надо! — крикнул Корнелий, яростно сверкнув глазами.
Миха не на шутку перетрусил.
— Вот и в Зедазени я слышал это. Неужели ты всерьез ревнуешь меня к Тине?
— Тина тут ни при чем.
— А что же тогда случилось?
— Поднимайся! — крикнул Корнелий. — Сейчас будешь отвечать на мои вопросы. Но не посмей соврать или увильнуть!
Миха медленно поднялся. Глаза его испуганно блуждали, руки дрожали. Он поднес было руку ко рту — у него была привычка грызть ногти, — но тут же опустил ее.
— Что тебе нужно от меня? Клянусь, я ни в чем не виноват. Что мне отвечать?
— Миха! — снова пригрозил Корнелий и вытащил из кармана браунинг.
— Хорошо, спрашивай.
— Как-то из ресторана я написал Нино письмо на бумажной салфетке. Скажи, читала она это письмо кому-нибудь из вас?
— Читала Эло и Вардо. Я узнал о нем от Эло.
— А рассказывал ты кому-нибудь из Макашвили, что Маргарита ужинала с нами в ресторане?
— Рассказал Эло, а она — Нино и Вардо.
— Теперь скажи, клялся ты мне в дружбе?
— Клялся.
— Клялся не выдавать меня?
— Клялся.
— Так почему ты нарушил клятву? Предатель!
— Из ревности и зависти. Пойми, ведь я тоже любил Нино и люблю ее… — жалко, растерянно поведал свою тайну Миха. — Раз как-то я сказал Нино, что разведусь с Эло и женюсь на ней. На это она ответила: «Если б ты даже не был мужем моей двоюродной сестры, все равно я никогда не связала бы свою жизнь с подобным циником и подлецом». Вот тогда я и рассказал ей все о тебе. Пусть не думает, что ты лучше или честнее меня…
Корнелия поразили цинизм и низость этого человека.
— Ну и негодяй же ты! На сестру своей жены польстился!
— А что в этом особенного? — пытался возражать Миха, не видя ничего предосудительного в своем поведении. — Я и за своей двоюродной сестрой ухаживал, — горделиво заявил он. — Но это все же сестра, а между мной и Нино нет ведь кровного родства…
— Замолчи, скотина! — в исступлении крикнул Корнелий. — Подлец! Знаешь ли, какого наказания ты заслужил? Знаешь ли, спрашиваю я?
Миха опустил голову:
— Знаю… Но ничего не могу с собой поделать, ничего…
Весь дрожа от страха, словно его била лихорадка, он был сейчас настолько противен, что Корнелий с омерзением плюнул в его сторону и снова положил револьвер в карман.