СУДЬБА ПРЕСЛЕДУЕТ
Твое несчастье — божье ниспосланье.
Вкусил ты Хрисы — недренного стража,
Лихого змея, что в глуби пещеры
Берег ее облитый светом луг.
Возвратившись домой, Корнелий застал у себя Сандро Хотивари: он беседовал в гостиной с Еленой.
Хотивари поступил в военное училище. Голова его была наголо острижена. Гимнастерку украшал георгиевский крест. Солдатские сапоги наполняли гостиную запахом казармы.
Приятели поцеловались. Корнелий сейчас же увел Сандро в свою комнату.
В квартире Микеладзе появились новые жильцы. Комнату, в которой жил Корнелий, сдали подполковнику Сорокину и его жене, Марии Глебовне, бежавшим из Советской России. Кабинет Дата Микеладзе занимал теперь его родственник — отставной полковник Петр Микеладзе и жена его, Софья Павловна, тоже недавно приехавшая в Грузию, Дата устроил себе «кабинет» в углу гостиной. Корнелия перевели в маленькую комнату, отделенную коридором.
Комната эта Корнелию не нравилась. Окно ее выходило на задний двор гимназии. Из него видны были лишь клены, росшие во дворе, да стены гимназических зданий. Нельзя было увидеть отсюда ни Набережной, ни бурливой Куры, ни гор…
— Все мои друзья, за исключением тебя, — говорил Сандро, сидя на кровати, — поступают в военное училище, многие ушли ради этого из университета.
— Ну и дураки, — равнодушно заметил Корнелий.
— Почему?
— И без них у нас офицеров более чем достаточно.
— Правительство не, доверяет старым офицерам. Большинство из них — монархисты; Они только и мечтают о реставрации. Они поддерживают связь с Деникиным. На Грузию им наплевать. Взять хотя бы начальника штаба нашей армии генерала Одишелидзе, — способный, умный генерал, но дружит с представителем Деникина генералом Баратовым. О Цицианове же, Габаеве, Сумбатове и говорить не приходится. Перед нашим училищем поставлена задача создать новые национальные офицерские кадры, и с таким начальником, как полковник Чхеидзе, я уверен, мы этого добьемся. Он ввел в училище железную дисциплину, подобрал прекрасных курсовых офицеров, для преподавания приглашены профессора. Нам, юнкерам артиллерийского отделения, достается больше всех. Приходится вдобавок ко всему и за лошадьми ходить. Минуты свободной не остается. К вечеру буквально с ног валимся.
— Для чего ты рассказываешь мне об этом? Скажи лучше, почему ты оставил консерваторию, — неожиданно спросил Корнелий. — У тебя ведь хороший голос.
— Ты тоже, помнится, готовился стать врачом, а теперь пробуешь свои силы на литературном поприще, — иронически заметил Сандро. — Еще не известно, добился бы я славы как певец, но на военной службе, не сомневаюсь, карьера обеспечена.
— Вижу, ты не особенно веришь в мои литературные способности. Ну что ж… Жаль, что наши дороги разошлись.
— Да, к сожалению, так, — подтвердил Сандро. Он потуже затянул пояс, выпятил грудь, украшенную георгиевским крестом, и звякнул шпорами.
Простились сухо, обменялись коротким рукопожатием.
«Даже не пригласил к себе, — возмущался Сандро, возвращаясь в училище. — Подумаешь, написал пару рассказов и уже вообразил себя талантом!»
Правление общества «Сокол» отложило поездку руководящей группы по городам Грузии на 25 сентября. По настоянию председателя общества Гургена Агаташвили Корнелий ежедневно, по два раза в день, ходил на гимнастические занятия, хотя для него это было очень утомительно.
Жил он незавидно, питался плохо, похудел.
Как-то, кончив тренировку, умывшись и уложив в чемоданчик спортивный костюм, он вместе с Мито Чикваидзе и Кукури Зарандия вышел в город.
Было около десяти часов вечера, когда на Плехановском проспекте с ними повстречался Гига Хуцишвили. Кукури предложил отправиться в клуб артистического общества, где заведовал буфетом его земляк — Бондо Зарандия. Кукури заверил, что дорого с них не возьмут.
Приятели заняли столик около буфетной стойки. Заказали шашлык и, хотя в дни тренировки это категорически запрещалось, две бутылки вина.
Ресторан быстро заполнился посетителями. Неподалеку от него помещалось казино — там шла игра в карты и в лото. Монотонным, сиплым голосом отставной полковник выкрикивал: «Семьдесят семь!», «Восемнадцать!», «Тридцать три!», «Шестьдесят девять!» — зарабатывая этим занятием гроши на полуголодное существование. В карточной комнате, где шулера и спекулянты, ворочавшие миллионами, чувствовали себя как дома, шла «большая игра».