Он перебрал свои книги и отложил «Саламбо» Флобера, чтобы взять в казарму. Потом выпрямился и пристально посмотрел на Нино. Вокруг было тихо. Только из нижнего этажа доносились грустные звуки рояля. И вдруг ему представилось, что он находится не в городе, не в большом, трехэтажном доме, а в океане, на палубе «Титаника», который вот-вот под звуки траурного марша погрузится в морскую бездну…
На улице уже стемнело. Друзья Корнелия, оставшиеся в гостиной, сидели молча. Он же, будто и впрямь перед катастрофой, с пафосом обреченного говорил:
— Как знать, Нино, возможно, и вам придется пойти на войну. Будете на поле битвы перевязывать раны… Вы, такая светлая, такая чистая, святая, с красным крестом на груди…
Нино вглядывалась в грустное лицо Корнелия. Ей стало жаль его. Корнелий заметил это.
— Нино! — прошептал он и, бросившись к девушке, поцеловал ее.
Из гостиной раздался голос Вардо:
— Нино! Поторопи Корнелия. Товарищи ждут его.
ТРИСТА ТРЕТЬЯ ВЕРСТА
Путь войск, едущих с фронта, лежал через Тифлис. Правительство соединило Карсскую железную дорогу с Бакинской на триста третьей версте. Таким образом, солдаты не должны были попасть в Тифлис.
Выйдя из автомобиля, остановившегося перед дворцом, генерал Георгий Азизашвили поднялся по лестнице и направился к кабинету председателя Закавказского комиссариата Евгения Гегечкори. Генерал был коренастый, среднего роста человек с темным, широким, скуластым, гладко выбритым лицом и длинными, низко свисавшими усами.
Тридцать лет прослужил генерал Азизашвили в армии, участвовал в мировой войне, был ранен под Варшавой в левую руку, которая теперь высохла и неподвижно висела в рукаве френча. Генерал только недавно возвратился на родину. Назревавшие здесь военные события заставили его встрепенуться, как старого строевого коня, услышавшего звуки своего полкового марша.
Азизашвили вошел в кабинет Гегечкори. Председатель правительства привстал, поклонился генералу и, стараясь не выдать свое волнение, с улыбкой пожал ему руку. В это же время в кабинете появился высокий, худой человек с черной бородкой, Ной Рамишвили. Он тоже приветствовал генерала.
— С нетерпением ждем вас, генерал. Рады вас видеть, — мягко начал Гегечкори.
— Чем могу служить, господин председатель?
— Родина нуждается в вас, — сказал Гегечкори и тут же задал вопрос: — Скажите, генерал, сможете ли вы с имеющимися у вас в настоящее время силами спасти Тифлис от грозящей ему опасности?..
Азизашвили несколько смутился:
— Господин председатель, вам хорошо известно, что формирование грузинской регулярной армии идет крайне медленно. Но, конечно, даже с теми силами, которыми мы сейчас располагаем, я постараюсь принять все меры…
Он не успел договорить, как Рамишвили вскочил, сунул руки в карманы и нервно заходил по комнате. Вдруг он остановился и круто повернулся к Азизашвили:
— Да, да, все меры. Мы должны в корне покончить здесь у нас с большевизмом!
Гегечкори коротко обрисовал создавшееся положение:
— Как вам известно, мы стоим, с одной стороны, перед опасностью большевистского переворота, с другой стороны, к нашим границам подходят турки, чтобы овладеть Закавказьем. Теперь ко всему этому прибавилась еще одна опасность. На триста третьей версте собралось шестнадцать воинских эшелонов, возвращающихся с фронта. Они распропагандированы большевиками, грозят ворваться в Тифлис, чтобы предать город разгрому, вызвать здесь анархию. Конъюнктура, как видите, далеко не благоприятная.
Гегечкори остановил свой взгляд на пуговицах генерала с изображением двуглавого орла и подумал: «Генералу царской армии мы не по душе, но в борьбе против большевиков он, безусловно, нам поможет».
Гегечкори не ошибся насчет настроений Азизашвили. «Конечно, было бы недурно, — наверно, думал генерал, — разогнать ваше правительство вместе с вашей народной гвардией, но только не с помощью большевиков и солдат, перешедших на их сторону, а с помощью регулярной армии!»
Он бросил взгляд на стоявшего у окна Рамишвили, слегка улыбнулся и укоризненно покачал головой:
— Скажите, пожалуйста, как обнаглела эта солдатня! Бросили фронт и предъявляют теперь здесь свои наглые требования!