Было уже за полночь. Вдруг во дворе пропел петух, пропел резко и сразу стих, будто испугался своего же пения. И в тот же момент залаяли, завыли собаки, тревожно замычала где-то корова.
Сердце у Корнелия замерло, ему не хватало воздуха, он жадно ловил его ртом. Руки и ноги похолодели. Он вскочил и, хватаясь руками за стену, добрался до столовой. Долго искал выключатель. Зажег свет и подошел к кровати матери. Тереза открыла глаза и, увидев сына, бледного, как привидение, не смогла от волнения вымолвить ни слова.
Корнелий опустился на тахту. Весь дрожа, с широко открытыми глазами, он, казалось, прислушивался к чему-то.
Тереза привстала и подсела к сыну.
— Что с тобой? — испуганно спросила она.
— Мне плохо…
Тереза разбудила Елену. Они помогли ему добраться до постели.
В комнату вошел перепуганный Дата. Выпучив глаза, он растерянно бормотал:
— Что с ним? Что случилось?..
Корнелий не мог отвести глаз от тощей, походившей на скелет фигуры Дата. Из расстегнутого ворота его рубахи виднелась впалая грудь, густо поросшая темными курчавыми волосами.
Корнелию снова стало плохо. Елена укрыла его тремя одеялами, но озноб не прекращался. Тогда стали прикладывать к его ногам грелки.
Корнелий повернулся лицом к стене. Губы его шептали какие-то бессвязные фразы.
— Он теряет рассудок, — пробормотала Елена и, закрыв лицо руками, беззвучно зарыдала.
Вдруг раздался глухой гул, и дом содрогнулся от толчка неимоверной силы. Все в страхе переглянулись.
Подземные толчки следовали один за другим. Дом качался, словно корабль во время шторма. Ставни на окнах широко распахнулись, стекла дребезжали. Лампочка с синим абажуром на потолке раскачивалась, по стенам бегали какие-то причудливые тени. Подпрыгивали и звенели стоявшие на столе чашки и стаканы, пузырьки с лекарствами. На одной стене появилась трещина, полопались обои, с потолка сыпалась штукатурка. Дом и двор наполнили отчаянные крики.
Толчки не прекращались. Елена и Дата выбежали во двор. Там учитель пения, надрываясь, звал жену:
— Анета, Анета!..
Разбуженная землетрясением, Анета схватила грудного ребенка и выпрыгнула с ним в окно. При падении она сломала руку, но ребенок, которого она прижала к груди, остался невредим. Полковник Микеладзе, бывалый вояка, участник многих сражений, так испугался, что выбежал на улицу в одном белье.
Люди высыпали на улицу. Их крики долго раздавались в ночной темноте…
Такого землетрясения Грузия не помнила со времен царя Давида Строителя, когда многие города и села были превращены в руины.
До самого утра жители города оставались под открытым небом. Дома качались, словно из-под них уходила земля. Оставаться вблизи строений было опасно. В неописуемом смятении люди бежали к площадям. Многие уходили за город.
Тереза и Корнелий не покинули квартиры. Электричество погасло, пришлось зажечь керосиновую лампу.
Когда наконец подземные толчки прекратились, Корнелий приподнялся на постели и улыбнулся:
— А знаешь, мама, ведь я словно предчувствовал сегодняшнее землетрясение. И странно — как только оно началось, мне вдруг стало легко, исчезло ощущение страха смерти.
ПОСЛЕ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЯ
В лице вулканов и землетрясений мы имеем дело с явлениями, сравнительно мало распространенными, и о какой-либо опасности, угрожающей миру, тут не может быть и речи.
Слабые подземные толчки продолжались после февральского землетрясения несколько дней.
Утром в Тифлисе стало известно об огромных разрушениях, причиненных землетрясением городу Гори, окрестным селам и деревням. Насчитывалось много человеческих жертв. Большие материальные убытки были причинены всему Горийскому уезду.
Ряд членов правительства, работники Красного Креста и войска тифлисского гарнизона были направлены в Гори для оказания помощи населению. Сформировались летучие отряды, оказавшие значительную помощь горницам. В один из этих отрядов входили рабочие Дангадзе, Чаплыгин, Хахуташвили, Маруашвили и Яралов.
Когда поезд стал приближаться к Гори, из окна вагона открылась потрясающая картина разрушения. Немым свидетелем человеческих бедствий высилась над долинами Куры и Лиахвы древняя Горийская крепость. Время нанесло ей неизгладимые раны, и теперь она, казалось, отдыхала, словно разбитый бурей огромный корабль.