— У этого писателя Мхеидзе, — говорил в редакции журнала «Мечи» поэт Рафаэл Ахвледиани, — интересная биография: романтическая любовь и увлечение спортом, фронт, ранение в клубе, политическая борьба, а в заключение — арест и тюрьма.
— Да, да, — согласился с Ахвледиани Теофил Готуа.
— Жаль только, если этого молодого человека расстреляют или повесят, — процедил Платон Могвеладзе.
— Ну что ж, — ухмыльнулся Готуа, — зато перед казнью он, быть может, осчастливит нас каким-нибудь шедевром, подобно Франсуа Вийону. Помните эти гениальные, полные презрения к смерти слова: «И сколько весит этот зад, узнает завтра шея»?
Леонард Табатадзе вспылил:
— Не понимаю, как можно делать подобные сравнения?! Франсуа Вийон и — Корнелий Мхеидзе!
— А что ж тут такого? — вступился за Готуа Ахвледиани.
Готуа подлил еще больше масла в огонь:
— Не только с Вийоном, но и с Артюром Рембо у него много общего.
— Ну, ты просто невежда! — снова вспылил Табатадзе. — Сравниваешь безвестного провинциального беллетриста, не выезжавшего никуда за пределы Грузии, подражающего народникам, с неукротимым странником и поистине гениальным поэтом Артюром Рембо. Ведь Артюр Рембо объехал весь мир, он был солдатом голландской армии, контролером стокгольмского цирка, антрепренером на Кипре, купцом в Хараре, в Африке и… Рембо, оплакавший в своем «Пьяном корабле» все человечество, и Корнелий Мхеидзе, — да что тут общего!
Теофил Готуа растерянно пожал плечами:
— Лучше бы я не заикался о Франсуа Вийоне. Я ведь только одно сходство имел в виду — что и тот и другой кончили тюрьмой, а ты целую проповедь мне прочел.
В семье Макашвили все со злорадством говорили об аресте Корнелия. Общее мнение сводилось к тому, что «так ему и надо», что «туда ему и дорога». Только одна Нино не разделяла общего мнения. Объятая страхом за жизнь Корнелия, она готова была на любую жертву, лишь бы выручить его.
Позже других об аресте Корнелия узнала Елена. Эту весть сообщила ей по телефону Вардо Макашвили, когда у Микеладзе уже отобедали и Катя, убрав со стола, ушла на кухню. Только теперь Елена поняла, почему Дата сидел сегодня почти не притронувшись к еде. Он со своим заместителем, инспектором Димитрием Джанелидзе, водил старшие классы гимназии на первомайскую демонстрацию и, возвращаясь домой, узнал об аресте Корнелия. Однако он не решился сказать об этом жене.
Выслушав Вардо, Елена вскрикнула и громко зарыдала. Дата молчал, выжидая, пока она несколько успокоится.
— Да, удружил нам твой племянничек, попали мы в историю!
— А мы-то при чем? — сквозь слезы спросила Елена.
— Как при чем?! Как будто Корнелий не наш родственник! К тому же он и живет у нас.
— Ну и что же?
— Говорят, Рамишвили рвал и метал, когда узнал, что Корнелий и Мито избили агентов Особого отряда и милиционеров. Кричал на Кедия: «Как ты допустил до этого? Почему твои люди там же, на месте, не прикончили этих мерзавцев?!»
Кровь бросилась в лицо Елене.
— Самого его нужно прикончить, дьявола проклятого!
— Тсс… Опомнись, что ты говоришь? — прижал пальцы к губам Дата.
— Правду говорю, — отрезала Елена. — Сам же ты называл его недавно палачом и тираном.
— Не выдумывай, пожалуйста, откуда ты это взяла! Погубить меня хочешь?..
Дата перепугался. Он в волнении теребил свою черную курчавую бородку.
Причина для волнения была весьма веская. Рамишвили яростно преследовал и сажал в тюрьмы всех, кто осмеливался высказывать недовольство правительством. Особенно не благоволил он к рабочим-металлистам и к учителям, после того как они осмелились объявить забастовку. Преподаватели гимназии, директором которой был Дата Микеладзе, принимали участие в забастовке, и Дата опасался, как бы его не лишили занимаемой должности. Но сейчас Елене было не до опасений супруга.
— А разве не ты ругал Рамишвили, — продолжала она громко, — за то, что учителям месяцами не платят жалованье, что он грозил им во время забастовки увольнением и арестами?
— Ну, милая, мало ли о чем не скажешь дома, но только зачем все это повторять, зачем сплетни на улицу выносить?
— Нет, и твоего Рамишвили, и всех ваших меньшевиков ругала я и буду ругать где угодно — дома, на улице, везде… — не унималась Елена. — Подумать только, до чего довели Грузию! Люди последнее донашивают, с голоду мрут, а им хоть бы что! Посмотри, в чем я, например, хожу?! Нечего сказать, это дворянка-то, Елена Мдивани, жена директора гимназии! Взгляни, говорю, на кого я похожа! — уже не говорила, а кричала Елена, сделав такой жест, словно хотела задрать подол юбки.