Вскоре после этого Вано взял его с собой на заседание большевистского комитета. Открыв заседание, он обратился к Корнелию:
— А тебе, брат, пора уже вступить в партию. Ты давно всей душой с нами, и тюремную школу прошел. Работаешь хорошо, все тебя знают. Мы давно уже считаем тебя большевиком, нашим человеком. Чего медлишь? Подавай заявление. Правда, в голове твоей еще немало старого дурмана, который из тебя надо будет вышибать. Поможем тебе в этом, когда будешь в рядах партии.
Все единодушно поддержали предложение Вано. Глаза Корнелия засветились от радости — он стал членом партии.
БОЛЕЗНЬ
Тот лжет, кто утверждает, что не боится смерти.
Елена и Маро беседовали в столовой. Маро пришла проведать Корнелия; заснув после, обеда, он все еще не просыпался, хотя, уже вечерело.
— Не пойму, что с ним происходит, — жаловалась Елена. — Если его не разбудить, то он будет спать до самого утра. Все проклятая тюрьма наделала. Страшно исхудал, ослабел. К тому же кашель у него какой-то нехороший…
Маро прошла в комнату Корнелия. Он спал на кушетке, одетый, скрестив на груди руки. Девушка вздрогнула: перед ней, казалось, лежал покойник.
Следом за Маро в окутанную полумраком комнату вошла и Елена.
— Совсем не узнать его, — продолжала сокрушаться она. — Нервный, раздражительный, со всеми ссорится… Разогнал моих квартирантов, не знаю, как мне теперь быть? Жалованья Дата едва-едва хватает на несколько дней, а цены на базаре растут и растут, ни к чему уже не подступишься…
Здоровье Корнелия и в самом деле пошатнулось. Он страдал сильными головными болями и сердечными припадками.
Как-то, умываясь, он закашлялся и, сплюнув в раковину, заметил в мокроте кровяные жилки. Сплюнул еще раз — да, это кровь. Он возвратился в свою комнату и прилег на кушетку, положив руки под голову. Сердце тревожно заныло.
Корнелий вспомнил, что от туберкулеза умер его старший брат Шалва. В памяти у него встал один из эпизодов детства. Он играл с соседними ребятишками в мяч во дворе их карисмеретского дома. Вечерело. В воздухе повеяло осенним холодком. Мать уже несколько раз звала Корнелия домой, но он так заигрался, что не слышал ее. Неожиданно на улице появилась высокая, худая фигура. Это брат Шалва, которого Корнелий давно уже не видел. Медленно, как-то безучастно подходил он к калитке родного дома. Корнелий бросился ему навстречу с криком: «Мама, Шалва приехал, Шалва!» Но Шалва, видимо, не желал, чтобы о его появлении в Карисмерети знали посторонние люди. Он прижал пальцы к губам и вошел во двор. Тереза встретила сына у крыльца, обняла его, поцеловала. Но тот даже не улыбнулся. Он тяжело поднялся по ступенькам лестницы. Ему хотелось только одного: обрести покой в последние дни своей короткой жизни, разрушенной тюрьмой, ссылкой, страшной болезнью. А ведь каким жизнерадостным, исполненным самых радужных надежд, выглядел он еще несколько лет тому назад. Как чудесно звучали в карисмеретском доме Мхеидзе «Марсельеза» и «Варшавянка», когда еще совсем недавно съезжались сюда Степан, Евгений, Шалва и их друзья…
В 1905 году Шалва руководил в Карисмерети отрядом красных партизан и сражался против карательных отрядов. После того как войска генерала Алиханова заняли Карисмерети, Шалва со своим отрядом ушел в Гурию. Там он продолжал борьбу. Там же был схвачен и доставлен в Кутаис. По дороге со станции в губернскую тюрьму ему удалось бежать. По крутому спуску сбежал он на Балахванскую улицу. За ним гнались, стреляли.
Тогда он залез в канаву, перекрытую плитами, и пролежал в ней несколько часов. Только после полуночи ему удалось выбраться оттуда. Беглец нашел приют у одного из своих кутаисских друзей. Здесь заболел воспалением легких, перешедшим в скоротечную чахотку. Пролежав три недели, он кое-как собрался с силами и приехал в Карисмерети. Физический недуг усугублялся сознанием, что дело, за которое он тай самозабвенно отдал жизнь, потерпело поражение.
Вскоре Шалва умер…
Елена вызвала к Корнелию доктора медицины Юрасовского, служившего раньше в армии, а теперь врача в гимназии, директором которой был Дата Микеладзе.
Юрасовский внимательно выслушал больного, потом неторопливо вымыл руки и сел писать рецепты. Корнелию казалось, что он пишет ему смертный приговор. «Сейчас тетя выйдет с ним в гостиную, и он скажет ей всю правду…» — подумал Корнелий и прерывающимся от волнения голосом спросил Юрасовского: