— Федор Кузьмич, скажите, что у меня?..
— Бронхит и острое малокровие. Питаться надо как следует, юноша, и обязательно бросить курить!
В конце июня Корнелий приехал в Карисмерети. Тереза очень ему обрадовалась. Она устроила сына в кабинете отца и никому не позволяла нарушать его одиночество. Днем он выходил иногда во двор и ложился на скамейку, которую сколотил для него плотник Юло. Единственным развлечением Корнелия были занятия по русскому языку с сыном Юло, Буча, да изредка беседы с Ионой и Кетуа Менжавидзе. Тереза прилагала все усилия, чтобы получше питать сына, однако его здоровье по-прежнему вызывало тревогу — кашель не прекращался, температура по вечерам повышалась.
— Ты все же старайся лежать поменьше, — советовал Корнелию Иона. — Этак ты совсем ослабеешь… Нужно на воздухе чаще бывать, у реки; пойди на гору Шубани, поднимись на Зекари — сразу лучше станет.
Но Корнелий упрямо отнекивался, подавленный мрачными мыслями.
В конце лета в Карисмерети приехала Маро. Втроем — Тереза, Иона и Маро — устроили семейный совет, на который пригласили местного врача, Поликарпа Вацадзе. Тот посоветовал вывезти Корнелия в Абастуман. Как раз в это время в Карисмерети приехал Степан. Его жена, Като, вместе с братом и сестрой отдыхала в то лето в Абастумане.
— Что ж это ты, — упрекнул Иона Степана, — можно сказать, здорового шурина своего посылаешь в Абастуман, а о больном брате даже не вспомнил…
— Не знал я, что Корнелий болен, — оправдывался Степан, которого одолевали родственники жены.
Все же он дал Корнелию денег и отправил в Абастуман.
Корнелий был настолько слаб, что не мог поехать один, и Маро вызвалась его проводить.
До станции их довез на арбе Доментий Хведелидзе. Поездка на арбе настолько утомила Корнелия, что, приехав на станцию Шорапань, он едва стоял на ногах.
В Хашури приехали ночью и вскоре сели в боржомский поезд.
Рано утром поезд прибыл в Боржом. Пока Маро ходила нанимать фаэтон до Абастумана, Корнелий, присев на чемодан, глядел на Куру, на скалистые ее берега, на горы, поросшие хвойным лесом.
Маро подъехала к станции на фаэтоне, в который была впряжена четверка лошадей с коротко подвязанными хвостами и бубенцами на упряжке. На козлах сидел плотный, смуглый, черноусый извозчик. В фаэтоне, кроме Маро, было еще двое пассажиров — маленькая, миловидная голубоглазая женщина и ее больной сын, студент. Извозчик привязал багаж позади кузова между рессорами. Женщины поместили больных на заднем сиденье, а сами сели на переднем — лицом к ним. Подтянув вожжи, извозчик свистнул, и упитанные ахалцыхские лошади резвой рысью понеслись по шоссе.
Проехав вдоль Куры, фаэтон миновал Боржом-парк и Ликанский дворец. В памяти Корнелия встал образ его друга Григория Цагуришвили, когда его, смертельно раненного, везли из Джавахетии в Боржом. Стало грустно. Корнелий с завистью взглянул на здоровую и улыбающуюся Маро, успевшую уже подружиться с матерью больного студента. Прочтя немой укор во взгляде брата, она согнала с лица улыбку, прикрыла полами пальто его колени и подняла ему воротник.
— Ветер… Как бы не простудился…
Деревня Двири осталась позади. Фаэтон въехал в узкое ущелье. Над головами путников нависали каменные громады. Потом они неожиданно расступились, и экипаж покатился по обширному плоскогорью. При виде простора, открывшегося взору, Корнелий почувствовал облегчение: горы, казалось, давили его, мешали дышать свободно.
Утомленные лошади с большим трудом преодолели подъем. Впереди виднелись развалины древней крепости Ацкури.
Фаэтон остановился около духана. Корнелий, отойдя в сторону, с восхищением разглядывал крепостные стены, высившиеся над Курой, на отвесной скале, словно они были естественным ее продолжением. Лучи солнца придавали руинам былой твердыни, веками сторожившей путь из Турции в Грузию, красноватый оттенок. Казалось, запекшаяся кровь пятнами покрывала каменные плиты…
Корнелий по тропинке прошел к крепости, чтобы разглядеть ее поближе. Возвращаясь обратно, он вдруг почувствовал, что проголодался. Это обрадовало его, он пригласил Маро и двух своих попутчиков в духан и заказал шашлык. Впервые за последние три месяца он ел с большим аппетитом и даже выпил два стакана вина. Выйдя из духана, почувствовал себя бодрее, повеселел и до самого Ахалцыха оживленно разговаривал с извозчиком, которого звали Иосифом Кандашвили.
В Ахалцыхе извозчик выпряг вспотевших лошадей, обтер их, напоил и решил дать передышку перед подъемом уже к самому Абастуману. Корнелий и Маро отправились побродить по городу, посмотреть Ахалцыхскую крепость.