Потом Киров говорил о желании Ленина установить самые тесные связи между Советской Россией и Грузией. Жордания ответил ему, что и личным его желанием и желанием его правительства является то же самое.
Перейдя к внутриполитическому положению Грузии, Киров заявил, что борьба между партиями является внутренним ее делом. Жордания ответил, что грузинские коммунисты, надеясь на помощь советского правительства, готовятся к восстанию…
— Признавая и уважая суверенитет Грузии, Советское правительство ни в коем случае не станет вмешиваться в ее внутренние дела… — заверил президента Киров.
Через несколько дней после беседы с Жордания, Рамишвили и Гегечкори Киров писал Ленину:
«…Грузинское правительство по-прежнему стоит в раздумье, не зная, куда ему совершенно определенно качнуться — к нам или к Антанте. А тем временем хозяйственная жизнь Грузии расстраивается с каждым днем все больше и определеннее, и весьма уже недалек тот момент, когда Ною Жордания вместе с экзархом Грузии придется запеть «На реках вавилонских».
В первой половине сентября Киров был назначен руководителем советской делегации для ведения в Риге мирных переговоров с Польшей. Жордания возвратился в Абастуман.
СНОВА В АБАСТУМАНЕ
Много бедствий мы перенесли, но того, что сейчас творится, не было никогда.
Снова распогодилось. Настали солнечные дни. На стволах сосен и елей выступила смола. Янтарно-прозрачными каплями стекала она. Ароматом ее наполнилось все Абастуманское ущелье, а жужжание пчел, привлекаемых этим живительным ароматом, казалось звучанием незримых струн.
Такая погода особенно благоприятно действует на легочных больных, и Степан советовал Корнелию не торопиться с отъездом. Но Корнелий чувствовал себя совершенно здоровым, его тянуло в Тифлис. Он так располнел, что костюм стал ему узок. Усы придавали ему вид тридцатилетнего мужчины. Больная нога все еще мешала ему заниматься гимнастикой и ходить в горы. Все дни он проводил в роще за чтением книг, которые брал у Вербицкого и Дадвадзе.
Като Мхеидзе и ее сестра, Венера, жена Варлама Куталадзе Нелли и другие женщины не спешили уезжать из Абастумана. Не особенно тянуло в Тифлис и обленившихся на курорте мужчин. В полдень они обычно отправлялись небольшой компанией в рощу. Один из участников этих прогулок, сенатор Хелтуплишвили, худосочный, высокого роста аристократ, любивший пребывать в одиночестве, вскоре незаметно отставал от компании и, перекинув через руку пальто, некоторое время степенно шагал по безлюдной аллее. Затем он садился на скамейку под сенью елей и погружался в книгу Вольтера «Фанатизм и правосудие».
Двое других сенаторов — Дадвадзе и Куталадзе — продолжали прогулку. Минуя первую и вторую рощу, они направлялись по шоссе к парку, окружавшему правительственный дворец, заглядывали туда сквозь решетку, выжидая появления Жордания или кого-нибудь из министров, чтобы перекинуться с кем-либо из них хотя бы несколькими словами.
Жены сенаторов тоже старались не скучать. Их развлекал, как мог, Датико Менжавидзе. Подражая сенаторам, собиравшимся по вечерам за преферансом, дамы и их поклонники играли в «дурака». Проигравший получал отметку на лбу и на щеках жженой пробкой, что вызывало общий смех. Продукты в Абастумане, как и всюду в Грузии, доставать было трудно, и нужно сказать, что Датико Менжавидзе являлся по тем временам незаменимым кавалером. Служа в отряде Народной гвардии, переброшенном в Абастуман для охраны правительства, он снабжал своих дам и хлебом, и мясом, и маслом, и сахаром. В награду за это они называли его, несмотря на непривлекательную внешность, красавцем, джентльменом, покорителем женских сердец.
Вместе с Менжавидзе, его приятелями-офицерами и врачами дамы часто устраивали прогулки. Излюбленным местом для этих прогулок и пикников были «Ворота очарования», где, стиснутая узким ущельем, неслась голубая речка, изобиловавшая форелью. Неизменно тамадой на этих пикниках избирался молодой врач, красавец Аполлон Нозадзе, к которому явно неравнодушна была засидевшаяся в девицах Венера. Брат же Като, Илико, окончивший пять лет тому назад Московский коммерческий институт, был неравнодушен к сестре доктора Юзы Кокочашвили, Алисе, которая скоро дала понять этому некрасивому, скупому и ограниченному человеку, что ему нечего рассчитывать на взаимность.