Среди чиновной знати, отдыхавшей в то лето в Абастумане, приметной являлась фигура новоиспеченного сенатора Варлама Куталадзе, сына карисмеретского лавочника Ильи Куталадзе, торговавшего шерстью, солью и воблой. Круглый, как мяч, толстый, приземистый, с короткой шеей и маленьким смуглым лицом, с черными хитрыми глазами, Куталадзе всем своим обликом очень напоминал отца. Его курчавые волосы походили на каракуль. Ниспадая на узкий лоб, они придавали лицу сходство с мордочкой ежа. Окончив юридический факультет Московского университета, он стал адвокатом и приобрел в Кутаисе широкую клиентуру. Мечты его не шли дальше обычного благополучия — сколотить капитал и беззаботно коротать свой век. Куталадзе, владевший даром дешевого красноречия, примкнул после революции к меньшевикам. Своими крикливыми речами о демократической республике и социализме он снискал благоволение меньшевистских лидеров и был возведен в сенаторы.
В последнее время Куталадзе беспокоили участившиеся восстания в различных уездах Грузии. Он впадал в панический ужас при мысли, что правительство может быть свергнуто, что он не только лишится теплого местечка, но и будет притянут к ответственности за всякие неблаговидные дела. После политических споров Куталадзе не спал по ночам, задыхаясь от приступов удушья, — им овладевал животный страх перед большевизмом. И сухопарая жена уже с самого утра отсчитывала ему сердечные капли. Так же беспокойно чувствовал себя Менжавидзе, здоровый, краснощекий детина. По ночам его тоже мучили сердечные припадки. Некоторые знакомые объясняли болезнь этого здоровяка злоупотреблением спиртными напитками, другие приписывали ее безнадежной любви. Сам же он склонен был считать, что виной всему является высокогорный климат Абастумана. Иначе толковал причину сердечной болезни Менжавидзе доктор Юза Кокочашвили. Корнелий узнал от него, что Менжавидзе было поручено расстрелять двадцать шесть солдат, отказавшихся участвовать в подавлении восстания крестьян Адигенского уезда. Картина расстрела так подействовала на психику Менжавидзе, что каждую ночь его преследовали кошмары. Начиналось сердцебиение, во рту появлялось ощущение вкуса крови… Он вскакивал, одевался и, точно одержимый, до утра бродил по улицам, беспрестанно отплевываясь.
Узнав об участии Менжавидзе в жестокой расправе с солдатами, Корнелий сразу же порвал с ним. Теперь Корнелий чаще всего проводил время или в одиночестве, или с Вербицким — в беседах о политике и литературе.
Абастуман как-то сразу опустел. Лишь изредка можно было встретить какую-нибудь одинокую фигуру в пустынной аллее парка или в роще. Особенно тоскливо становилось по вечерам, когда раздавался звон церковного колокола.
Бродя в сумерки по аллеям, Корнелий наблюдал, как с каждым днем все больше желтеют верхушки тополей на берегу реки, как в эмалево-синем небе торопливо плывут гонимые ветром белые облака. Достигнув горных вершин, они теснятся над ними, переливаясь нежными, неуловимыми красками.
Как-то вечером, стоя у моста, Корнелий любовался заходом солнца. Ярко осветив своими лучами развалины крепости, оно начало опускаться за гребни далеких гор. Небо на западе окрасилось в пурпурный цвет. Подул холодный ветер. Верхушки тополей закачались, и сухие, желтые листья, будто подстреленные иволги, беспомощно запорхали в воздухе, падая на безлюдную дорогу.
Ветер усиливался. Стало совсем холодно. Зашумели сосны и ели, с их ветвей посыпались на землю шишки. Шум этот напоминал морской прибой. Корнелий вспомнил берег моря, Кобулеты… Он повернул обратно и по пустынной аллее побрел домой. Впереди виднелись две фигуры — старика и старухи. Медленно, словно две тени, совершали они свою вечернюю прогулку.
вспомнилось Корнелию стихотворение Верлена «Сентиментальная прогулка».
И вдруг им овладело нестерпимое желание скорее уехать из этой глуши, очутиться в Тифлисе, среди друзей, окунуться в кипучую городскую жизнь.
Коридзе, Вербицкий и Корнелий отправились в дальнюю экскурсию к Зекарскому перевалу. Они дошли до альпийской зоны и только к вечеру возвратились в Абастуман. У ворот дворцового парка стояли члены правительства в зимних пальто. Корнелий был удивлен, заметив среди них Эстатэ Макашвили. Оказалось, что он завернул сюда из Ахалцыха, куда ездил на сессию военного трибунала, судившего солдат за отказ выступить против адигенских повстанцев. Покончив с делами, Эстатэ остался гостить в Ахалцыхе, у Джибо. Там он узнал, что назначен на пост товарища министра юстиции, и поспешил в Абастуман, чтобы засвидетельствовать президенту свою признательность.