Сердце Корнелия глухо забилось. Он кивнул головой в знак согласия. В ту же минуту Каро ловко извлек из потайного местечка гармоники пачку листовок и сунул ее Корнелию за борт шинели. Потом, хитро подмигнув, пожал руку и быстро исчез.
Корнелий вышел из сквера и нерешительно направился к Верийскому базару. Он бледнел от каждого брошенного на него взгляда. Ему казалось, что все проходившие мимо поглядывали на внутренний карман его шинели. Листовки жгли ему грудь. Однако, совладав с собою, он убедился, что никто не обращает внимания на него. Все были заняты разглядыванием войск, выстроившихся вдоль улицы.
Он приободрился. Не доходя до базара, заметил ездовых Капло Вардишвили и бывшего фургонщика Коко Киладзе, с которыми когда-то подрался в Сабурталинских казармах. Корнелий решил, что, значит, где-то поблизости должна стоять батарея капитана Алексидзе. И он не ошибся. Пройдя еще несколько шагов, увидел в толпе, осаждавшей пивную, своих товарищей по батарее — композитора Георгия Мчедлишвили, художника Уча Чигогидзе, студента Ладо Метревели и журналиста Качкачишвили, который сразу же принялся укорять Корнелия за то, что он в такое тяжелое для Грузии время не в армии.
Не вступая с ним в спор, Корнелий отвел в сторону Гига Хуцишвили и стоявшего рядом с ним солдата Ладо Паркадзе, бывшего рабочего-металлиста, и передал им листовки.
— Раздайте солдатам, в них говорится о том, что́ сейчас интересует каждого, — скороговоркой пояснил он.
Несколько десятков листовок Корнелий сам успел раздать солдатам, слонявшимся по базару.
Выбравшись обратно на Ольгинскую улицу, он пошел по направлению к табачной фабрике. Повсюду, разбившись на группы, солдаты читали прокламации.
Несмотря на то что власти обнаружили и разгромили хорошо оборудованную нелегальную типографию, Центральному Комитету Коммунистической партии удалось отпечатать прокламации в большом количестве и организовать их распространение. Печатали прокламации Батломе Махатадзе и Вано Хахуташвили в дидубийской подпольной типографии, которая так и не была обнаружена. Распространение листовок поручили молодым рабочим Каро Яралову, Васо Маруашвили и Васе Томилину.
В одной из групп солдат внимание Корнелия привлек коренастый парень: наклонив голову и приложив к уху заскорузлую ладонь, он силился расслышать, что́ читают товарищи.
— Ничего не разберу, плохо слышно… — повторял солдат нетерпеливо.
Корнелий подошел к нему вплотную и сунул ему в руки листок.
— На вот, почитай сам. — Затем, раздав остаток прокламаций обступившим его солдатам, пошел обратно.
Дойдя до переулка, выходившего на Анастасьевскую улицу, Корнелий увидел в толпе нескольких своих знакомых и среди них Геннадия Кадагишвили, о чем-то возбужденно разговаривавшего с офицерами. Корнелий подошел ближе и поздоровался с ними.
— Одним словом, — продолжал с возмущением Кадагишвили, — устроили для ваших солдат читальню под открытым небом, а вы…
— А что мы? А что вы прикажете нам делать? — волновался один из офицеров.
— И чего только смотрят власти?! — возмущался низенький мужчина в черной шляпе, у которого над верхней губой топорщились короткие усы. Корнелий узнал его. Это был один из крупных чиновников — Павел Купрадзе, прозванный Тараканом.
Таракан поклонился Корнелию и проводил его недоброжелательным взглядом. Чуть поодаль мужчина в черном драповом пальто и низкой каракулевой папахе громко ораторствовал, потрясая смятой прокламацией:
— Это же прямой призыв к восстанию! Куда же дальше?! Нет, господа, правительство, которое не примет экстренных мер, я вам прямо скажу, долго не просуществует. Довольно нам миндальничать с большевиками! Довольно! Неужели не понятно, что мы идем к катастрофе! Да что там «идем», мы уже пришли!
Это был присяжный поверенный Ираклий Эристави. Он считал себя прирожденным политиком и был одинаково влюблен и в свою внешность, и в свое красноречие.
Возмущение Таракана и его собеседников не возымело никакого действия. Солдаты продолжали читать листовки. Об этом донесли начальнику Особого отряда Кедия, и он готов был уже принять срочные меры, как вдруг раздалась команда: «Становись!». Солдаты, попрятав прокламации в карманы шинелей, заняли свои места в строю.
Было уже двенадцать часов, а парад все еще не начинался. Задерживало затянувшееся заседание Учредительного собрания, посвященное третьей годовщине Народной гвардии. На заседание, помимо верховного комиссара Франции Шевалье, французского адмирала Дюмениля, английского представителя Уордропа и главы американской миссии полковника Хаскеля, были приглашены представители итальянского и турецкого правительств.