Дата снова направился к начальнику станции. Возвратившись через некоторое время обратно, он сообщил жене, что поезд скоро отойдет.
Перед самым отходом поезда появились Корнелий и Маро. В течение дня они несколько раз приходили на вокзал и, узнав, что отправление поезда задерживается, уходили обратно.
Из вагона снова послышался кашель, мучивший несчастную Катю.
— Воображаю, как измотается она дорогой, — заметил Иона, обратившись к Елене. — И зачем ты везешь ее в Карисмерети?
— Ну, что ты, Иона! Жалко ведь женщину…
— А мужа, а племянника не жалко?
— Их я оставляю на попечение Маро, она будет помогать им.
— Нечего сказать, подходящую хозяйку подыскала мужу! — ядовито усмехнулся Иона. — Очень он ей нужен, твой Дата!
— Я думаю, что мне не придется долго хозяйничать у вас, — улыбнулась Маро, — через день, через два, сами увидите, и Дата побежит в Карисмерети.
Иона не успел ответить. Раздался протяжный паровозный свисток. Кондуктора заспешили к тормозным площадкам. Елена поцеловала Дата, Корнелия и Маро, пожала руку гимназистам и Гавриле.
Поезд тяжело сдвинулся с места и, постепенно набрав скорость, блеснул на прощание где-то за складами зелеными огоньками последнего вагона…
— Ну, слава богу, отправили, — обратился Дата со вздохом облегчения к Корнелию. — Словно гора с плеч! — Он поглядел на часы: — О-о, десятый час… Пошли, ребята, пошли, а то опоздаем, — забеспокоился он, обращаясь к группе гимназистов, помогавших ему снарядить жену в путь. Некоторые из них были в солдатских шинелях.
— Куда вы? — удивленно спросил Корнелий.
— Как куда? В полк, в свою часть… Сегодня ночью мы выступаем на фронт… — таинственно, с гордостью объяснил Дата.
— Не понимаю… В какую часть? Куда выступаете?..
То, о чем сейчас услышал Корнелий, Дата решил предпринять еще несколько дней тому назад. Узнав о восстании, он решил, что Грузия гибнет, что настала и для него пора выполнить свой патриотический долг, отправиться в качестве добровольца на «фронт». Его примеру последовали несколько десятков гимназистов старших классов, которых вместе с их директором зачислили в один из полков.
О своем решении Дата не поведал никому в семье, даже жене. Заявление о зачислении его в добровольцы и отправке на фронт было подано после того, как Елена согласилась наконец выехать в Карисмерети. Иначе, конечно, она устроила бы ему такой «афронт», от которого бы он долго не очухался.
— Ни к чему вы это затеяли, — промолвил Корнелий, когда узнал о решении Дата.
— Что значит «затеяли»? — возмутился Дата. — А что ж, по-твоему, пусть страна погибает? Не нужно ее защищать? Корнелий, да ты что?! А впрочем, нам с тобой никогда не договориться…
— Дата, то, что вы сейчас делаете, никому не нужно. От кого вы защищаете Грузию? От народа, что ли?
— Ну, знаешь, — взбесился Дата, — сейчас мне не до разговоров! Прощайте! — крикнул он Маро и Гавриле. — Еще раз прошу — смотрите за квартирой.
Недружелюбно оглядывая Корнелия и Маро, гимназисты гурьбой двинулись за директором.
Неутешительные для правительства вести шли из городов и уездов Грузии. Восстание охватывало все новые районы. Войска начали переходить на сторону повстанцев.
18 февраля Рамишвили получил секретное сообщение о том, что два полка в районе Садахло присоединились к повстанческим отрядам, наступавшим со стороны Борчало. Путь на Тифлис был открыт. Повстанцы быстро продвигались к столице и по другим направлениям. Войска у Красного моста были опрокинуты. Они частью бежали, частью отдали себя в распоряжение Революционного комитета. Сдавались в плен не только регулярные части, но и части Народной гвардии.
Попытка правительства поднять на помощь Кахетию тоже потерпела неудачу, мобилизация в Кахетии провалилась. Уклонившихся от призыва в армию оказалось так много, что их уже нельзя было учитывать и привлекать к суду.
Тифлис жил как на вулкане, охваченный слухами о ширившемся восстании: поднялись и горцы в районе Дарьяльского ущелья…
В городе появились воззвания Революционного комитета, образовавшегося в ночь на 16 февраля: