— В чем дело? Что случилось? — пытались узнать от офицеров люди, толпившиеся на улицах, но те молчали. Никто ничего не понимал. Бесспорно было одно: близилась развязка.
Отступавшие войска подходили к Тифлису со всех сторон и, не задерживаясь, двигались по Военно-Грузинской дороге к левому берегу Куры, в сторону Мцхета. Однако до Мцхета не дошла и половина этих войск. Солдаты покидали свои части, расходились по домам, унося с собой оружие. Проходя через Тифлис, некоторые из них, поотстав, выбивали прикладами витрины магазинов, растаскивали оставшиеся еще в них продукты и товары.
Когда одна из воинских частей проходила по проспекту Плеханова, вдруг из группы солдат, шедших за двуколкой, раздался душераздирающий крик:
— Братья! До чего мы дожили?! Мы покидаем Тифлис! Я не могу, я застрелюсь!..
Кричал худой солдат с черной бородой и в черных очках — Еремо Годебанидзе. Он в самом деле выхватил наган, пытаясь покончить с собой, но два других солдата — Геннадий Кадагишвили и Дата Качкачишвили — отняли у него оружие, а самого бросили в двуколку. Свидетелями этой картины были Рафаэл Ахвледиани и Леонардо Табатадзе.
Над заснеженным проспектом все еще стоял туман. Вскоре Ахвледиани и Табатадзе потеряли из виду двуколку и шедших за ней солдат, но долго еще слышался истерический вопль:
— Мы покидаем Тифлис!.. Я застрелюсь!..
На привокзальной площади, куда дошли Ахвледиани и Табатадзе, толпились несколько тысяч солдат и беженцев с вещами и всяким домашним скарбом. Все стремились выйти на перрон, попасть в вагоны… У подъезда стояло много автомобилей, принадлежавших членам правительства, коммерсантам, крупным спекулянтам… Подъезжавшие в них пропускались на перрон в первую очередь. В переполненном зале поэты увидели генерала Азизашвили. С трудом они протискались к нему.
— Скажите, генерал, — обратился к нему Ахвледиани, — что происходит?
— Не знаю, друзья, не понимаю, почему президент и командующий войсками создали такую панику, — недоумевающе пожал плечами Азизашвили. — Лично я не считаю положение настолько осложнившимся, чтобы отдать приказ об отступлении.
— Что нам делать? Посоветуйте…
— Посоветовать?.. Что делать?.. Остаться в Тифлисе. Вам ведь нечего бояться: вы люди не военные, политикой тоже не занимались…
Гецадзе, Ахвледиани и Табатадзе остались. Они записались в один из летучих отрядов, поддерживавших после бегства властей порядок в городе. Затем их включили в состав делегации, отправившейся сообщить Революционному комитету Грузии о том, что меньшевистское правительство оставило город, и передать просьбу населения занять столицу.
Прибыв вместе с отступающими войсками поздно ночью, Дата забежал к себе на квартиру и, не застав там ни Корнелия, ни Маро, огорчился. Но раздумывать времени не было. Он быстро уложил в чемодан костюм, пару белья, ботинки, еще кое-какие необходимые вещи и, перекинув через плечо винтовку, поспешил на вокзал. Ключи от квартиры он оставил Анете, жене учителя пения. Чемодан понес ему Гаврила. По дороге они нагнали Платона Могвеладзе и Теофила Готуа. Теофилу удалось уговорить Платона выехать из Тифлиса, и поэты тоже торопились на вокзал. Платон все еще находился под влиянием психического шока. Он молча шагал в своем длинном черном драповом пальто и котелке.
Когда Дата, Платон и Теофил подошли к вокзалу, время близилось уже к рассвету. Последний поезд, до отказа набитый солдатами и беженцами, был отправлен полчаса тому назад. После этого почти все станционные служащие оставили свои посты и скрылись. Все старания группы высокопоставленных лиц, в том числе и двух министров, отставших от правительственного поезда, отправить дополнительный состав оказались тщетными. Оставшийся в одиночестве начальник станции справедливо ссылался на свою беспомощность. Дата, Платону и Теофилу не оставалось больше ничего, как взвалить на плечи свои пожитки, двинуться во Мцхет по шпалам. Их примеру последовали и многие другие беженцы.
Хилый, тщедушный, усталый Дата, воспитанники которого сразу же сбежали с фронта, с трудом тащил свой чемодан. Теофилу стало жаль его, и он предложил ему помочь. Для удобства он взял палку и продел ее в ручку чемодана. Этот карлик оказался намного выносливее своих спутников. Он совсем не горевал, что покинул Тифлис, и не строил из этого никакой трагедии. Если время от времени и повторял: «Боже мой, мы оставили Тифлис!», то делал это только для того, чтобы показать, что и он не чужд патриотических чувств. Человек внутренне опустошенный, Теофил равнодушно относился и к радостям и к горестям людей.