Миновав пригород и полустанок Дидубе, беженцы вышли на покрытое снегом Авчальское поле. Кое-где виднелись брошенные военные повозки и трупы лошадей.
Начало уже светать, когда подошли к тому месту, где железная и шоссейная дороги проходят у самого подножия Мцхетского хребта. С одной стороны — горы, с другой — Кура. Здесь в узком проходе было настоящее столпотворение. Беженцы смешались с беспорядочно отступавшими солдатами. Дорогу запрудили грузовики с выключенными моторами — шоферы отказались вести их дальше. Образовалась пробка, которую никто и не пытался устранить.
Вместе с другими здесь застряли и наши путники. Котелок Платона привлек внимание одного из шоферов.
— Здравствуйте, товарищ! — крикнул он. — Никак тоже изволите драпать?
Платон сразу же узнал шофера того самого правительственного гаража, который в восемнадцатом году он пытался занять с помощью солдат артиллерийской бригады.
Ничего не ответив, Платон отошел в сторону.
Шоферы открыто на чем свет стоит ругали правительство. Застопорив свои машины как раз в том месте, где шоссе пересекало полотно железной дороги, они ждали появления советских войск.
Во Мцхете творилось что-то невообразимое. Воинские части, которым командование не дало точных указаний, где остановиться, начали самочинно располагаться между станцией и собором.
Пробираясь к станции, Платон увидел бледного, изможденного, несколько дней уже не брившегося капитана Алексидзе. Пришпоривая своего замученного коня, он тщетно пытался вывести из непроходимого затора свою батарею. Затем мелькнула фигура поэта Иорама Минашвили. На нем был бушлат народогвардейца.
Не чувствуя под собою ног, Дата, Платон и Теофил вошли в зал. Полк, в котором числился добровольцем Дата, уже не существовал, и нечего было его отыскивать. На столах, на скамейках и вдоль стен душного, засоренного зала спали прямо на полу уставшие от бессонных ночей и долгих переходов юнкера. Спали мертвым сном, с широко раскрытыми ртами, и каждый как бы старался превзойти своего соседа громким, захлебывающимся храпом.
Среди беженцев, заполнивших зал, Платон и Дата увидели много знакомых. Большинство, за отсутствием свободных стульев, стояло. Те, с кого еще не была сбита спесь и у кого не пропала еще охота продолжать войну, держали себя заносчиво. Некоторые дымили английскими трубками. На лестнице, ведущей на улицу, сидел, опустив голову, профессор Эристави со своей женой. Тут же расположились Эстатэ, Вардо, Нино и Эло. Нино была одета в форму сестры милосердия с красным крестом на груди. Она стояла среди группы юнкеров.
— Наша Нино работала эти дни героически, — с умилением рассказывала Вардо Платону. — Знаете, прямо под градом пуль делала перевязки. Совсем рядом с ней была убита ее подруга, княжна Тамара Абхази.
— Вы подлинная дочь Грузии! Я преклоняюсь перед вашим мужеством, — повернулся к Нино Платон и признательно поцеловал ей руку.
— Нет, Софья Павловна, — продолжала Нино начатый разговор, — отец представит вас Жордания, и вас устроят в правительственном поезде. Не сидеть же вам здесь.
— Не беспокойтесь, милая, — ответил профессор. — Зачем нам их поезд. Да и неизвестно ведь, когда он отойдет. — Потом обратился к Эстатэ и Дата: — Давайте лучше пойдем пешком, задерживаться не стоит, рискованно…
Эстатэ наотрез отказался от предложения профессора и вместе с Дата и Платоном направился на перрон. Здесь стоял правительственный поезд, в котором ехали Жордания и министры с семьями, экзарх Грузии со своей свитой, генералы, промышленники и близкие к правящим кругам всякого рода дельцы.
Ной Жордания стоял у окна вагона, в пальто, в черной каракулевой папахе, и глядел то на охваченных паникой беженцев, то на не способных уже воевать солдат. На перроне толпились министры, некоторые депутаты, сенаторы, сочувственно смотревшие на подавленного событиями президента.
— Бедняга, как он осунулся, — шепнул сенатор Куталадзе стоявшему рядом с ним Эстатэ. — Я боюсь за него. Грузинский народ оказался недостойным этого выдающегося государственного деятеля. Боже, до чего он дожил! Все пропало!
— Сами виноваты, — ответил Эстатэ. — Не смогли пробудить интерес и сочувствие Европы к нам. Ну и кончилось так, как мы и предвидели… Ни к Европе не прицепились, ни за Восток не смогли уцепиться.