1 марта с утра турки возобновили бой в районе Кахаберского форта. Но артиллерия под командованием полковника Наморадзе отбила их атаки. Однако людей у Наморадзе оставалось все меньше и меньше. В качестве наводчиков и орудийной прислуги уже приходилось работать офицерам. В помощь полковнику Наморадзе Революционный комитет направил коммунистов, знавших артиллерийское дело. Их набралось человек двадцать, в том числе Мито Чикваидзе. Мито взял с собой Корнелия и Кукури Зарандия. Рано утром они направились в одну из батарей, действовавших против турок.
С приходом советских войск защитники Батума воспрянули духом.
Грузинские части, покинувшие форты Степановка и Анария, отбросили после жаркого боя турок, рвавшихся к форту Кахабери, и, соединившись с его гарнизоном, прочно закрепили форт за собой.
Турки понесли в этот день большие потери.
Сады и кукурузные поля вокруг Кахабери были усеяны трупами аскеров. Среди убитых оказались два турецких штаб-офицера.
«Окрестности Батума очищены от противника», — донес Азизашвили Ревкому после кахаберского боя.
Вскоре турки были вынуждены освободить и все здания, которые им удалось занять в городе.
Утром 20 марта к генералу Азизашвили явился адъютант Кязым Карабекир-паши. Он сообщил, что турецкие войска оставляют Батум и отходят к реке Чорох: к этому их обязывал договор, заключенный между Советской Россией и Турцией 16 марта 1921 года.
Таким образом, провокационная попытка вызвать войну между Турцией и Советской Россией потерпела провал.
В боях за освобождение Батума пало много друзей Корнелия, в том числе студенты Мито Чикваидзе, Шота Вадачкория, Кукури Зарандия, Ладо Метревели и Маквала Канчели.
Мито был ранен в голову. В лазарете, не приходя в сознание, он скончался.
Корнелий переживал смерть Мито так же остро, как и смерть Григория Цагуришвили, погибшего в аспиндзском бою.
Защитников Батума, павших в боях за освобождение, в том числе около ста студентов, с большими воинскими почестями похоронили на площади Азизиэ. Стоя с обнаженной головой у братской могилы, Корнелий думал о мужестве и героизме своего народа, силы и волю которого сковывала еще совсем недавно чуждая ему власть.
Эстатэ, Вардо и Нино Макашвили, как и многие другие беженцы, так и не дождались парохода, на котором собирались уехать за границу. Уставшие, изнемогая от пережитых треволнений, они возвратились в Тифлис… Здесь они узнали, что Платон Могвеладзе и Миха Мачавариани пешком добрались до пограничного поселения Сарпы, а оттуда на фелюге — в Трапезунд. Вскоре им удалось попасть в Константинополь. Они легко променяли родину, о которой так много и красиво любил говорить Платон, на опустошенную жизнь эмигрантов.
ЭПИЛОГ
Мне кажется, что «Жан-Кристоф» оказал мне услугу, освободив меня от огромной тяжести прошлого. Вы не можете представить, какой радостью меня переполняет зрелище новой жизни.
Как-то в начале лета Корнелий встретился на проспекте Руставели с Вано Махатадзе.
— Где ты? Что делаешь? Как твои писательские дела? — поинтересовался прежде всего Вано.
— Сказать тебе откровенно, бездельничаю, — признался Корнелий. — После смерти Мито никак не могу собраться с мыслями, работа не клеится.
— Ну, Корнелий мой, это никуда не годится. Мне жаль Мито не меньше, чем тебе. Ведь он не только мой друг, но и товарищ по борьбе. Подумать только — сколько прекрасных людей погибло. Иначе и не могло быть. Лучшей памятью о них будет наш созидательный труд, утверждение новой жизни, о которой они так мечтали… Нечего хандрить. Идем ко мне, поговорим.
Вано заведовал отделом культуры и пропаганды Центрального Комитета Коммунистической партии Грузии. Он жил в гостинице. Письменный стол его был завален книгами и журналами.
Умывшись и переодевшись, Вано сел на диван и повторил свой вопрос:
— Так как же обстоит твое дело с литературой? Где твой «Шамхор»?
— Я же тебе сказал — не пишу, не работаю, застыл как-то, с мыслями не могу собраться…
— В наше время это недопустимо. Стремиться вперед и вперед, чтобы за год сделать столько, сколько другая страна за десять лет не сделает, — вот что от нас требуется теперь, Корнелий мой, — наставлял друга Вано.
— Ты же знаешь, как я могу работать…