Несомненно, этот поворот духовных интересов молодого интеллигента от событий гражданской войны, бурлившей по всему югу бывшей царской империи, к античности был обусловлен многими причинами. Октябрьская революция, национально-освободительное движение почти на всех окраинах России пробуждали в народах чувство национального самосознания.
В Грузии этот подъем национальных чувств был использован меньшевиками в антипатриотических целях. Идеологи меньшевизма в те годы усиленно поощряли расширение так называемой «культурной ориентации». Они стремились любыми средствами возвеличить все национальное. Характерно, что и поэзия замечательных советских поэтов Тициана Табидзе, Паоло Яшвили, Валериана Гаприндашвили как раз в годы меньшевистского режима и накануне оказалась тематически сплошь обращенной в древность, в воспевание древней прародины Грузии Халдеи (Т. Табидзе), в лирическое портретирование представителей европейской культуры (В. Гаприндашвили).
В те годы занятия античной литературой сочетались у А. Кутатели с напряженными раздумьями над событиями грузинской действительности. Тбилиси тех лет был городом острых схваток между трудящимися и меньшевистской властью. Память А. Кутатели запечатлела характерные эпизоды этой борьбы — от расстрела митинга в Александровском саду и подавления крестьянских восстаний в Душети и Имеретии до речей Жордания, Гегечкори в меньшевистском парламенте; от расстрела солдат, возвращавшихся с турецкого фронта, на станции Шамхор до приезда в Тбилиси С. М. Кирова, посла страны Советов.
В 1923 году, уже после ликвидации меньшевистского режима в Грузии, А. Кутатели заканчивает университет.
В 1924 году появляется первое крупное произведение А. Кутатели — драма на античную тему «Хриса». В конце двадцатых и начале тридцатых годов писатель часто публикует рассказы, стихи, критические статьи по античной и грузинской литературе. С 1933 по 1954 год создавалось и выпускалось отдельными книгами самое крупное произведение писателя — четырехтомный роман «Лицом к лицу».
«Герой… моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен, — правда», — эти слова Л. Н. Толстого взял А. Кутатели эпиграфом к своему произведению, которое можно считать итогом работы всей его жизни.
На пути к этому герою — правде — А. Кутатели пришлось изучить, оценить с позиций марксистско-ленинской идеологии множество исторических концепций. Отстаивая в романе свое понимание событий 1917—1921 годов в грузинской истории, он преодолел немало трудностей, избежал многих соблазнов разного толка и, прежде всего, влияния идеалистических, вредных теорий.
«Мы верим в избранность Грузии, соединяющей западную и восточную культуры. Эта угасшая идея сегодня снова предстала перед нами. Эта миссия должна претвориться в жизнь через отточенное слово символизма. Правда, символизм, как мы видим, пришел к нам с Запада, ко для его высшего развития почва нигде так не подготовлена, как у нас. Здесь сам воздух пропитан творческими элементами символизма: необозримый мистицизм Востока, рассеянные в воздухе образы, корни и звуки речи, занесенные из Персии. Сегодня у нас уже имеются два полюса одного начала», — так писал о «жизненных» истоках грузинской поэзии журнал грузинских символистов-декадентов «Меоцнебе ниамореби» в 1919 году. Автор этой теории игнорировал тот факт, что главным содержанием грузинской действительности во все времена была классовая борьба, что именно она создавала почву для поэзии революционных демократов, просветителей, пролетарских писателей. Он словно забывал о том, что Грузия всегда, особенно в век ленинизма и пролетарских революций, была страной богатых революционных традиций.
Отвлеченные идеи о прошлом Грузии — страны, якобы лишенной классового расслоения, о грузинском обществе как об «обществе сплошных родственников», друзей, объединенных принадлежностью к одной нации, имели хождение среди части интеллигенции и в советское время. Именно после 1921 года эти мистифицированные «силуэты» национального характера, замалчивание классового расслоения и антагонизма внутри грузинского общества особенно очевидно выявили свою реакционность.
Приверженность к определенному кругу стародавних, библейских моральных норм и канонов, «бесчувственность», глухота ко всяким социальным идеям, идущим из центра революции — России… Не этих ли качеств искали в народе и национальная буржуазия, меньшевики для удобства эксплуатации трудящихся в пределах «родного угла», удобства предательских сговоров с буржуазией соседних стран? А. Кутатели было совершенно ясно, какой социальный заказ удовлетворяли эти теории, каков был общественный смысл подобной идеализации грузинской жизни.