— Какой ужас! Что они наделали! — воскликнул Корнелий, прикрыв дрожащей рукой глаза.
Кавалеристы Магалова удивленно переглянулись.
— Хорошо, что ты увидел все это своими глазами, — заметил Вано. — Так поступают только бандиты и мародеры.
— К этим безобразиям мы не причастны. Это дело рук рафибековского сброда, — поспешили свалить с себя вину магаловские кавалеристы.
— Начали вы, а они закончили, — оборвал их Махатадзе. Он повернулся и быстро направился к станции.
— Кто он такой? Чего он бесится? — недоумевал, один из магаловцев.
— Не знаю, — ответил ему другой. — Но мы-то тоже хороши — стоим как дураки… Нужно проверить его документы.
— Оставьте его в покое, — сказал Корнелий. — Я знаю его, он был студентом, а сейчас офицер. Да разве вас самих не мутит от всего, что вы видите здесь?
— Мутит? — злобно переспросил магаловец. — А лучше было бы, если бы они ворвались в Тифлис и на улицах валялись бы наши трупы?
Вано стоял у обочины дороги, устремив взгляд на заснеженную равнину. День угасал.
Корнелий подошел к Махатадзе.
— Корнелий, — обратился к нему Вано, — я знаю тебя со школьной скамьи. Ты честный, порядочный, почему же ты пошел в их армию?
— Защищать Грузию от турок.
— Другого ответа я от тебя и не ждал. Пошел в армию из патриотических побуждений — это неплохо. Но запомни — без России нам с турками все равно не справиться!
— Но мы отрезаны от России, — возразил Корнелий. — К тому же русские солдаты не желают воевать, они уходят отсюда…
— Не уходят и не дезертируют, как, вопят ваши меньшевики и прочие националисты, а идут, чтобы поддержать советские войска, действующие против контрреволюционных войск Корнилова и Каледина. Если бы у нас была другая, советская власть, а не власть изменников революции, дело здесь обстояло бы иначе.
— Да, но как быть, если у нас создалось свое правительство, а солдаты не признают его?
— И не удивительно — ведь они за власть рабочих и крестьян. Меньшевики, дашнаки, мусаватисты пытаются убедить народ, что наше спасение в отделении от России, в национальной независимости. А разве большевики против национальной независимости? Известно ли тебе, что именно Жордания и грузинские меньшевики были в прошлом не только против независимости национальных окраин России, но и против их автономии? Слышал ли ты, что они ратовали за ублюдочную, вредную для народа, так называемую культурную автономию? Дело не в лозунгах, а в людях, претворяющих их в жизнь. Разве не ясно, что никакой войны с Турцией, а значит и с Германией, наши правители не станут, да и не смогут вести? Пойми, что они обманывают простаков красивыми словами, а на деле готовятся отдать Грузию в германо-турецкие лапы. История повторяется, наши националисты вернулись на путь, по которому когда-то шли, опираясь на чужеземцев, наши феодалы…
— Ну, так это националисты, — робко возразил Корнелий, — а у нас власть в руках социалистов…
— Поскреби их красную оболочку и быстро докопаешься до белой сердцевины! Они еще покажут себя!
Корнелий ничего не мог возразить. Он стоял, точно ученик, перед учителем…
Беседа друзей была прервана Еленой: она звала племянника.
ГОРЕ МАТЕРИ
И никто бы не мог описать всей безмолвной силы ее горести, которая, казалось, трепетала в глазах ее и в судорожно сжатых губах.
Тяжело, медленно, словно выбиваясь из сил, поезд двигался по глухой степи. Шамхор с его ужасами остался позади, но Корнелию не переставали мерещиться обезображенные трупы солдат, развалины станции, сгоревшие вагоны…
Революция, военная служба, события последних дней, неожиданная встреча с Вано, гибель Пето, как буря, ворвались в узкий личный мир Корнелия, заставили по-иному взглянуть на жизнь. Рушились понятия, которые прививались ему с детства дома и в школе. До сих пор войны представлялись ему единоборством между царями и героями, а народ — послушной, безропотной, безликой массой.
Но теперь сама практика жизни заставила Корнелия усомниться в правильности этого положения.
Поезд приближался к Тифлису. На триста третьей версте разъехались с последним воинским эшелоном. Постепенно равнина сменялась холмами, глубокими оврагами, лощинами. Все яснее виднелись горы, казавшиеся Корнелию допотопными окаменевшими чудовищами. Глубокие лощины на высившейся над Тифлисом Давидовской горе казались впадинами между огромными каменными ребрами. Такое же чудовище. — Махатская гора — застыло на противоположной стороне города, за левым берегом Куры.