Не опуская лорнета, Мелания снова принялась разглядывать Платона. Вардо тоже посмотрела на него, на дочь, и на ее лице мелькнула самодовольная улыбка. Потом перевела взгляд на Корнелия. Он смутился и опустил голову. «Кладут на весы меня и Платона. Ну, ясно, Платон перетянет. Идет безобразный торг…»
Он встал и поспешно вышел из гостиной.
Поведение Корнелия удивило Нино. А Вардо решила: «Корнелий безусловно влюблен. Но как он невоздержан в своей ревности! Вскочил, убежал… Какой он провинциал! Вести себя так неприлично!» Но, повернувшись к тете Корнелия, Елене, начала захваливать его.
После чая гости перешли в зал. Теперь к Платону, не отходившему от Нино, присоединились поэт Рафаэл Ахвледиани и певец Вано Сараджишвили. Все они уговаривали девушку сыграть на рояле.
Сараджишвили обладал прекрасным тенором. Карьеру певца он начал в Петербурге, потом поехал в Италию. Удачно выступал в Милане, Мадриде, Париже и в других городах Европы. Возвратившись, пел в тифлисской опере, приводя всех в восторг своим чарующим bel-canto. «Соловей Грузии», — говорили о нем.
Нино, хорошо игравшая на рояле, остановила свой выбор на «Фантазии C-dur» Шумана.
Вспомнив, что перелистывание нот являлось постоянной обязанностью Корнелия, и не найдя его в зале, Нино пошла позвать его.
Корнелий сидел в кресле у себя в комнате, вперив взгляд в портрет Нино, висевший на стене. Глаза его были полны печали, и весь он напоминал человека, оскорбленного в своих лучших чувствах.
Корнелий вспомнил слова Платона, обращенные к Нино: «Вы подобны лани», — и вспыхнул от возмущения. Да ведь это же его, Корнелия, слова! Так обратился он к Нино, когда впервые поведал ей о своей любви. Теперь эти слова опошлены, потеряли свою прелесть. «Они понадобились Платону не для выражения искреннего чувства, а для игры в любовь. Он не любит Нино, и вообще этот эгоист не способен любить. Она ему нравится так же, как множество других красивых женщин. Кто знает, скольким из них этот пустозвон повторял одни и те же красивые фразы. Потому-то с такой легкостью, словно заученное наизусть стихотворение, произносит он свои напыщенные тирады».
Открылась дверь, и в комнату вошла Нино.
— Корнелий, почему вы здесь?
— Болит голова.
— Неправда. Вы напрасно на меня сердитесь. Пойдемте. Перестаньте дуться.
— Вас и без меня неплохо развлекают. Наслаждайтесь заученными дифирамбами Платона.
— Боже мой! Как вам не стыдно? Ну, не сердитесь, ведь сегодня мои именины, — протянула капризно Нино и положила руку на плечо Корнелия.
Он повернулся к ней. Девушка умоляюще смотрела на него. От всей ее фигуры веяло такой трогательной нежностью, что Корнелий не смог не поддаться ее обаянию.
— Простите меня, Нино! — произнес он и поцеловал ей руку.
— Ну, пойдемте, меня ждут…
Взявшись за руки, они быстро пошли по коридору. По дороге она забежала в свою комнату и накинула на плечи пеструю кашемировую шаль.
В ожидании музыки Вано Сараджишвили откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
На некоторое время умолк и Платон, опустившийся в кресло с видом мудреца, уставшего от жизни. У него был плохой слух, но он выдавал себя за большого знатока музыки. «Если бы вместо философии и поэзии я взялся в свое время за музыку, то теперь был бы знаменитым композитором», — говорил он с притворной шутливостью в кругу друзей.
Он считал себя и философом, и поэтом, и беллетристом, и тонким знатоком живописи. Помещал в журналах статьи о творчестве художников, но все его суждения были совершенно неверны. Картины талантливых мастеров им браковались, а посредственные объявлялись шедеврами.
Хотя Платон много читал и обладал достаточным запасом знаний, собственного мировоззрения и определенных эстетических взглядов у него не было. Он умел ловко оперировать чужими словами и мыслями с таким апломбом, что даже знающие его люди принимали все это за чистую монету.
Мания величия стала его органическим состоянием. Вот и сейчас он сидит в кресле, надменный и самовлюбленный. Черные волосы, зачесанные с затылка наперед и лежащие на квадратном, как у Бодлера, черепе, блестят от бриолина. Время от времени он поправляет элегантным движением пальцев свою мудреную прическу. Фрак, брюки и белый галстук тщательно разглажены, так же как все его мысли, каждая изрекаемая им фраза. Казалось, манекен из магазина готового платья выбил носком лакированной туфли витрину, выскочил на проспект, пустился вскачь, ворвался в гостиную и, опустившись в кресло, неподвижно застыл в нем.