Нино и Корнелий вернулись в зал и направились к роялю.
Платон проводил девушку вожделеющим взглядом.
Нино села за рояль. Наступила тишина. И вдруг зал наполнился нежно сотканными лирическими звуками «Фантазии» Шумана.
Сараджишвили сидел с закрытыми глазами. Потом широко открыл их и одобрительно взглянул на Нино.
Платон совершенно не понимал шумановской «Фантазии», но лицо его принимало все более серьезное и сосредоточенное выражение. Оно стало каким-то напряженным, глаза устремились в потолок.
Но скоро эта напряженность утомила Платона. Он уже не слушал музыки, а только следил за пальцами Нино, бегавшими по клавишам, и думал: «Кому нужны все эти Бетховены, Шуманы, Шопены, Моцарты, музыка которых дается с таким трудом и мучениями!»
Нино закончила первую часть «Фантазии» — «Руины» — и перешла ко второй — «Триумфальная арка». Впереди была еще самая сложная, третья часть — «Звездный венец».
Творчество Шумана, одного из величайших композиторов, отличается сложной психологией и лиричностью. Его монументальная «Фантазия C-dur» является замечательным образцом произведения большой музыкальной формы. «Фантазии» предпослан эпиграф Шлегеля:
«Сквозь всю пестроту земных звуков пробивается таинственный тихий тон, доступный лишь чуткому уху».
Шуман писал свою «Фантазию» под впечатлением любви к пианистке Кларе Вик, ставшей впоследствии его женой. Она действительно могла расслышать «таинственный тихий тон» в пестрой ткани музыкальных образов.
«Фантазия» пронизана духом романтики XIX века. Глубокая философская идея этого произведения сочетается с не менее глубокой лирикой.
В «Фантазию» Шуман вложил весь трагизм, всю глубину своих душевных переживаний, и, конечно, понять творение со столь сложной концепцией и композицией, постичь его и передать было не под силу ни молодой исполнительнице, ни ее слушателям, ни даже самому музыкальному из них — Вано Сараджишвили.
Когда умолкли последние звуки «Фантазии» и в зале раздались аплодисменты, Платон вскочил, бросился к Нино и поцеловал ей руку.
— Гениально! Что за девушка! — восклицал он восторженно. — Вы, Нино, не только художник, вы художник-творец! Я объехал всю Европу, я слушал мировых виртуозов, но такую сугубо своеобразную, я бы сказал — неповторимую, интерпретацию шумановского шедевра мне приходится слышать впервые! Ваш успех я приписываю вашей глубочайшей интуиции, вашему божественному вдохновению. Я утверждаю, — уже кричал он, — что ваша интерпретация гениального шумановского творения объясняется только тем вторично-творческим синтезом, который так ярко характеризует вас!
Эстатэ и Вардо таяли от удовольствия. Но Антон Вахек недоумевал, чем, собственно, был вызван такой безудержный восторг Платона. Вахек был неплохим знатоком музыки. Он учился в Праге и Вене и великолепно играл на скрипке. «Зачем понадобилось ему чрезмерной похвалой сбивать с толку молодую пианистку?» — думал он.
Сараджишвили дал Нино несколько деловых советов, касавшихся исполнения преимущественно тех мест «Фантазии», которые носят сказочно-повествовательный и триумфально-торжественный характер, и высказал свое мнение относительно передачи заключительной части с ее лирической глубиной и остротой драматических переживаний.
— Я еще полнее выскажу вам свой восторг, — пообещал имениннице Платон, — когда полной чашей буду пить за ваше здоровье.
— И это будет скоро, — шутливо добавил поэт Ахвледиани.
Дверь в столовую была открыта. При ярком свете люстры торжественно выглядел именинный стол, на котором всеми цветами радуги переливался хрусталь и сверкало серебро. Рядом с фарфоровыми тарелками были разложены серебряные ножи и вилки, белоснежные салфетки с вензелями, вдетые в кольца.
В столовой, как и во всем доме Макашвили, все носило печать достатка и хорошего вкуса. В фарфоровых вазонах застыли стройные лилии. Стол был уставлен изысканными закусками, тут было и любимое блюдо хозяина — рыба, запеченная в больших раковинах. В высоких вазах красовались гроздья винограда, яблоки, апельсины. В многочисленных вазочках лежали чурчхелы, орехи, миндаль, фисташки. Разноцветными огнями светились бутылки с кахетинским и имеретинским вином.
На кухне, кроме домашнего повара Евтихия, сегодня работал бывший дворцовый повар.
Гости подошли к столу и стали занимать места в зависимости от своего положения в обществе и возраста. Дамы чередовались с кавалерами. Все улыбались, говорили, шутили, перешептывались, и только Платон застыл в своей обычной позе скучающего «сверхчеловека».