— Как, разве они плохие солдаты?..
— Нет, жаловаться на них, конечно, нельзя, — уклончиво ответил капитан, — они очень даже хорошие ребята. Но, согласитесь, нельзя воевать, если у тебя в части только студенты и гимназисты. Уж больно нежный народ! Вот когда мы в четырнадцатом году начали войну, — стал вспоминать Алексидзе, — тогда у нас действительно солдаты были! На тех — да, можно было положиться, будьте спокойны, не подведут, не побегут! Пуля им не страшна… А почему? Потому, что дисциплина была, потому, что солдата в ежовых рукавицах держали. Если что, шкуру драть можно было с него. А что делать со студентами? Как их взять в руки? Как вышибешь из них дурь, если даже пальцем нельзя их тронуть?
Губы капитана скривились в полунасмешливой, полупрезрительной улыбке.
— Значит, дисциплина у вас слабая? — спросил Эстатэ.
— Конечно, — безнадежно махнул рукой Алексидзе. Затем, хлопнув стеком по голенищу сапога, оглядел добровольцев и лишний раз убедился в справедливости своих слов.
Пока капитан беседовал с Эстатэ, солдаты, очевидно, совсем забыли, где они находятся. Окружив тесным кольцом молодую, интересную гостью, они, не смущаясь офицеров, наперебой рассыпались перед ней в любезностях.
Отойдя от окна, Алексидзе тоже улыбнулся Нино.
— Капитан, — обратилась она к нему, — можно посмотреть ваших лошадей?
— Пожалуйста, сделайте одолжение, — галантно ответил Алексидзе и направился к ней.
Лошади, стоявшие в стойлах, жевали овес. То в одном, то в другом углу обширной конюшни раздавались ржание, фырканье. Иногда животные начинали кусать друг друга, лягались, били копытами о перегородку.
Женщины с опаской зашли в конюшню.
— Дежурный! — крикнул Алексидзе так, что гости вздрогнули. Лошади же, услышав знакомый громкий голос, присмирели.
Дежурный, Петре Цхомелидзе, рослый детина, подбежал к капитану, вытянулся перед ним. Он остался на конюшне вместо Корнелия, когда того вызвали на свидание с матерью.
— Почему эта кобыла привязана рядом с моим жеребцом? Где твоя нагайка? — спросил капитан дежурного.
— Здесь, — ответил тот и снял со стены нагайку. Лошади опять заржали, стали лягаться. Жеребец же оборвал привязь, встал на дыбы и бросился к кобыле.
— Ну что ж ты стоишь, разиня? — обозлился капитан.
Цхомелидзе нерешительно подошел к жеребцу, хлестнул нагайкой и водворил его обратно в стойло.
Темно-гнедой жеребец Гяур, узнав хозяина, навострил маленькие уши, подтянул худой, как у борзой, живот, набрал воздуху, раздул ноздри и приветливо заржал на всю конюшню.
— Ты что тут безобразничаешь, разбойник? Вот я тебе задам! — стал журить Гяура капитан. Потом шлепнул его по крупу и заставил стать к стене.
Гяур послушно проделал все, что приказал ему хозяин. Тогда Алексидзе погладил коня по длинной, лоснящейся, как атлас, шее с подстриженной гривой.
— Ну, успокойся, успокойся, будет тебе! — прикрикнул капитан на своего скакуна, беспокойно перебиравшего ногами.
— Красавец он у вас! — восторженно сказала Нино.
— Какой породы? — спросил Эстатэ.
— Англо-арабской.
— Имеет аттестат?
— А как же! Его предок с завода лорда Бернгхема… — и капитан стал рассказывать родословную Гяура.
Когда казачья сотня из кавалерийского корпуса Баратова, совершив небывалый рейд по турецкой территории, соединилась с месопотамской армией англичан, один из английских генералов подарил Гяура князю Алику Амилахвари. От него жеребец перешел к Алексидзе.
Солнце стало склоняться к западу. Лучи его проникли в конюшню, осветили лицо Нино. Она зажмурила глаза, и длинные черные ресницы почти коснулись ее щек.
Гяур, как бы чувствуя на себе взгляд девушки, повернул к ней голову, вытянул шею и тихо заржал.
Нино улыбнулась. Корнелий, не отрывавший от нее глаз, залюбовался сейчас ее профилем, который был так рельефен на фоне гладкой, слегка изогнутой шеи Гяура.
Нино заметила полный любви взгляд Корнелия. Спросила его, прижавшись к отцу:
— Корнелий, за Гяуром вы ухаживаете?
— Да…
Услышав свое имя, Гяур снова заволновался, стал фыркать, перебирать ногами. Все мышцы его тела напрягались, дрожали, играли. Он снова повернул голову к Нино и потянулся к ней.
— Гяур определенно расположен к вам, — сказал капитан, обращаясь к девушке.
Нино улыбнулась и пристально поглядела на Гяура. На висках лошади проступали тонкие жилки. Глаза сверкали огнем. Из широких розовых ноздрей вырывалось горячее дыхание.