— Кто вам читает этот предмет? — спросил он.
— Платон Могвеладзе.
Корнелию неприятно было услышать это имя.
— Знаете, — добавила Нино, — в его лекциях так ясно чувствуется, что он поэт.
— Недавно я прочел какое-то очень длинное и очень туманное его стихотворение — сущая чепуха. По-моему, он рехнулся.
— Нет, знаете, он просто странный человек, — поправила его Нино. — У нас на курсах его называют артистом.
Она подошла к зеркалу, поправила прическу и заложила руки в карманы пестрого джемпера, красиво обтягивавшего ее стройную, гибкую талию.
Прислонившись спиной к стене и скрестив на груди руки, Корнелий пристально поглядел на девушку.
— Итак, Нино, — неожиданно сказал он, — сегодня последняя ночь…
— Как последняя? — испуганно спросила девушка и подняла брови, похожие на крылья летящей ласточки.
— Да, завтра утром я еду в Боржом и через несколько дней буду на фронте. Что случится дальше — не знаю. Может быть, меня сразит турецкая пуля, и тогда мы никогда уже больше не увидимся.
— Корнелий, не говори так, — почти вскрикнула Нино, и в голосе ее прозвучали одновременно и упрек и тоска.
Корнелия взволновало, что она обратилась к нему на «ты». Он подошел к ней совсем близко и оказал:
— Ты не догадываешься, зачем я сейчас приехал в Тифлис?
— Зачем?..
— Я должен был обязательно повидать тебя… Скажи, твои родители знают?
— А что они должны знать? — удивилась девушка.
— Ну… про наши серьезные отношения, — уже совсем твердо сказал Корнелий.
— Я пока ничего не говорила маме, — виновато ответила Нино и опустила голову.
Корнелию стало жалко ее, и он решил ни о чем ее больше не спрашивать, а сказать все прямо. Но он снова растерял все необходимые слова, разволновался и побледнел.
Его волнение и растерянность передались Нино, и теперь они оба бессмысленно ходили по комнате из угла в угол. Корнелий опять остановился у окна и опять взглянул в сад. Там, у высокой кирпичной ограды, стояли стройные тополя. Ветер ласково теребил их верхушки, и нежный шелест молодой листвы проникал в комнату, напоминая размеренный шум морского прибоя. Над горой еще ярче сверкали звезды. Корнелий пытался найти среди них звезду своего счастья. «В груди твоей горит судьбы твоей звезда», — прошептал он и подумал: «Или сейчас, или никогда». Он подталкивал себя на решительный разговор. Нино помогла ему.
— Ну, а даже если бы я сказала маме, то что из этого? — услышал он за своей спиной.
— Особенного, конечно, ничего…
— А что ж тогда тебя беспокоит? — нерешительно спросила девушка.
Корнелий быстро повернулся и испытующе посмотрел на нее.
— Беспокоит совсем другое…
Он отошел от окна и опустился в кресло.
— Ну и что же? Что?.. — уже не только с нетерпением, но и с каким-то раздражением допытывалась Нино.
— Я пришел к тебе, чтобы перед отъездом на фронт получить окончательный ответ.
— Какой ответ?
— Ох, Нино, неужели ты не можешь ничего прочесть ни на моем лице, ни в моих глазах?
— Что я должна прочесть?
— То, что я люблю тебя!
Беспомощно свесив руки, девушка прислонилась к спинке кресла.
Корнелий с волнением ждал, что она скажет дальше. Сердце его, казалось, вот-вот вырвется из груди. Каждая секунда ожидания была мучительно трудна. Повернув слегка голову, она осторожно взглянула на него, и он прочел в ее взоре немой желанный ответ… Схватив беспомощно повисшие, покорные руки, Корнелий притянул ее к себе, и она как подкошенная упала на его колени. Он обнял ее. Она приникла к его груди и как будто впала в забытье. Он смотрел в ее большие черные глаза, словно пытался проникнуть в какой-то неведомый, волшебный мир, и вдруг припал к ним долгим поцелуем.
В счастливом безмолвии бежали минуты… Вместе с ночной прохладой в открытое окно густой волной вливался сладкий аромат сирени. Совсем близко виднелись знакомые очертания Давидовской горы и над ней весеннее звездное небо.
Корнелию хотелось, чтобы эта ночь длилась вечно. В его душе, наполненной невыразимым восторженным чувством, казалось, раздавались звуки какой-то волшебной музыки…
— Мой… любимый… — прошептала Нино.
— Радость моя! Счастье мое! — вторил ей Корнелий.
Они расстались за полночь. Корнелий на цыпочках прошел в свою комнату, распахнул окно и, дыша полной грудью, стал смотреть на город. Он никогда не был так счастлив.
Спать ему не хотелось. На посветлевшем небе одна за другой быстро гасли звезды. Корнелий остановился взглядом на самой яркой, еще не успевшей потухнуть звезде — он назвал ее звездой своего счастья.