Занимались в просторной гостиной. Эту комнату предоставил студентам отец Джвебе, врач и видный общественный деятель.
В накуренной комнате сидело человек двадцать студентов и несколько гимназистов. Увидев своих друзей — Григория Цагуришвили, Петре Цхомелидзе и Джвебе, Корнелий подсел к ним.
Руководитель кружка Геннадий Кадагишвили, человек лет двадцати восьми, со светло-карими глазами, задумчиво глядевшими из-под очков, сидел за столом рядом с худым чернобородым Еремо Годебанидзе. Оба они, старые студенты, недавно приехавшие из России, считались публицистами, подававшими большие надежды.
Кадагишвили проводил беседу о социальном и экономическом неравенстве людей. Осуждая угнетение сильными слабых, он, словно пастырь, цитировал из священного писания: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в царство божье».
Беседы Геннадия Кадагишвили производили на слушателей сильное впечатление. Когда же этот человек начинал говорить о судьбах Грузии, то дрожащий низкий голос его звучал, точно бас протодьякона, читающего ектенью.
Сидя рядом с Корнелием, Джвебе шептал:
— Как хорошо он говорит!
— Никто не сравнится с ним в красноречии. Ручьем льются слова, как у святого отца Эквтиме Мтацминдского! — заметил Григорий Цагуришвили.
Корнелий, погруженный в собственные мысли, не слышал, казалось, этих замечаний. Ораторское многословие руководителей кружка социал-федералистов не давало ответов на волновавшие его вопросы…
Вскоре кружок Кадагишвили так разросся, что гостиная Микеладзе уже не вмещала всех его участников.
Корнелий Мхеидзе, Джвебе Микеладзе, Петре Цхомелидзе, Григорий Цагуришвили и Сандро Хотивари еще гимназистами часто собирались здесь, на Коргановской улице, у подпорной каменной стены, высившейся над Дровяной площадью. Отсюда они взбирались на крышу дома и любовались видом на город. Здесь, в укромном местечке, можно было посидеть, покурить, поделиться с приятелем сокровенными мыслями. Здесь, уже окончив гимназию, друзья решали, чем им заняться в будущем, а иногда с присущей молодости горячностью толковали о политике, обсуждали мировые проблемы.
В одном из журналов только что было напечатано стихотворение Цагуришвили, посвященное памяти матери, которую он любил до самозабвения и портрет которой, как талисман, носил на груди.
Каменная стена на Коргановской улице стала любимым местом Григория, «курганом», где он предавался своим грустным размышлениям. На этой улице жили также его и Корнелия товарищи — Петре Цхомелидзе, Сандро Хотивари и сын адвоката Петя Тарасов. По вечерам здесь любили прогуливаться девицы легкого поведения. Григорий посвятил им полное отчаяния и безнадежности стихотворение «Проститутка», в котором кающаяся падшая женщина сравнивалась с мадонной.
Упадочнические и пессимистические мотивы стихотворений Григорий заимствовал у декадентов и у поэтов возникшей тогда в Тифлисе литературной группы во главе с литературным критиком и лектором Платоном Могвеладзе. Стихотворение «Проститутка» Могвеладзе очень понравилось, и он написал на него восторженную рецензию.
Григорий был, по существу, весьма нравственным, добрым и даже нежным юношей, но свое истинное лицо он нарочито скрывал под маской напускной грубости и цинизма. Его часто можно было встретить с людьми неблаговидного поведения, бездельниками, со всякими подонками общества, и эти связи создавали ему дурную репутацию. Когда по вечерам ему становилось особенно тоскливо, он взбирался на излюбленную каменную стену, ложился на спину и, глядя в ночное звездное небо, повторял прочитанные когда-то строки: «Там неслышно и незримо возникают миллионы миров». Сидевший тут же Петре Цхомелидзе, увлекавшийся естествознанием, астрономией, говорил Григорию:
— Скорость света — несколько более трехсот тысяч километров в секунду. Спрашивается, за сколько же времени достигнет Земли луч света от самой близкой к нам звезды, находящейся от нее на расстоянии двух биллионов километров? Оказывается, для этого потребуется несколько лет.
Юноши недоуменно взирали на небо, где рождались миллионы миров, поражались безграничности времени и пространства и приходили в отчаяние от своего ничтожества перед вселенной. Они не верили в божественное происхождение мира, но в то же время им не хватало знаний, объясняющих тайну мироздания. Сандро Хотивари мечтал о военной карьере, а Григорий не желал знать ничего, кроме поэзии.