Еремо Годебанидзе одобрил поправку Метревели и крикнул, обращаясь к солдатам:
— Ребята, мы стоим на том самом месте, где произошла знаменитая Аспиндзская битва. Помните… — хотел еще что-то добавить Еремо, но его речь прервали ружейные выстрелы.
Бум, бум, — раздалось со стороны Аспиндзы: турецкие винтовки системы «Маузер» издавали двойной звук, подобный выстрелу дуплетом из охотничьего ружья.
Беспорядочные выстрелы участились. Бой начался. К звукам ружейных выстрелов присоединился стрекот пулемета.
Мембрана полевого телефона стала издавать прерывистое жужжание, словно в трубке задыхался влетевший туда шмель. Григорий взял трубку, сдавил провод, и гудение прекратилось. Потом он приложил трубку к уху и передал поручику Бережиани приказ капитана Алексидзе:
— Батарея, к бою!
— К бою! — повторил команду поручик.
Младший офицер Цагарели, фейерверкеры и прислуга бросились к орудиям. Наводчики приникли к прицелам-панорамам.
— Гранатой… Угломер — сто двадцать, наводить в дерево, что за батареей… Уровень — ноль один… Прицел — шесть ноль… — громко повторял Григорий команды, переданные с наблюдательного пункта.
Поручик прокричал те же цифры прапорщику Цагарели.
Прапорщик передал команду фейерверкерам, а те — орудийной прислуге. Наводчики быстро вращали рукоятки вертикального и горизонтального подъемных механизмов. Сверкали на солнце медные гильзы снарядов, подносимых прислугой к орудиям, звонко стучали орудийные затворы, досылая их в каналы пушек.
— Огонь! — командовал поручик.
— Огонь! — повторяли фейерверкеры.
Наводчики дергали за шнур, и орудия посылали снаряд за снарядом к аспиндзским высотам.
Бой разгорался. Солнце стало припекать. Разгоряченные артиллеристы скинули шинели и работали у орудий в одних гимнастерках.
Вдруг с наблюдательного пункта передали команду.
— Три патрона, беглый огонь! Бейте!.. — восторженно кричал Григорий Цагуришвили.
Но восторг его вскоре сменился испугом. Добровольцы, занимавшие левый фланг, дрогнули и побежали к Тамале. Стрельба слышалась все ближе и ближе. Пули свистели уже над головами артиллеристов.
Бойцы капитана Болквадзе стойко выдерживали на правом фланге натиск противника, но левый фланг оказался обнаженным.
Турки атаковали Тамальскую возвышенность. На головы артиллеристов сыпались с деревьев листья и ветки, сбитые пулями. Все, кроме поручика Бережиани, взводного Коста Гварамадзе и наводчика Гига Хуцишвили, приникли к земле. Снаряды к орудиям подавали ползком.
Несколько человек из орудийной прислуги были уже ранены. Пули ударялись в щиты и рикошетом отскакивали в сторону.
Турки подошли совсем близко к батарее. Снаряды рвались в какой-нибудь тысяче шагов от орудий.
Фейерверкер Коста Гварамадзе поднял руку, но не успел повторить команду — пуля пробила ему плечо. Его заменил прапорщик Цагарели, но скоро и он выбыл из строя.
Был ранен и поручик Бережиани.
— Ранили, сукины сыны! — выругался поручик, зажав рану ладонью: пуля пронзила ему бедро, не задев кости.
Артиллеристы работали с ожесточением, изредка оглядываясь на раненого поручика: не свалился ли он?
Хромая, Бережиани подошел к дубу, прислонился к нему и продолжал подавать команды.
С этой минуты он стал любимцем солдат.
— Пусть ругает сколько хочет. Пусть ругает, я на него больше не обижусь, — говорил Григорий, обращаясь к Како Бакрадзе. Потом передал товарищу телефонную трубку и подбежал к Бережиани: — Господин поручик, вам нужна перевязка!
— Отстань! Не до перевязки сейчас! — крикнул Бережиани.
Но Григорий, видя, как по штанине поручика расползается большое темное пятно, настаивал на немедленной перевязке.
— Господин поручик, кровь…
— Не разговаривать! Ступай на свое место! — заорал Бережиани так, что Григорий не прыгнул, а кубарем скатился в окоп.
Снова загудел телефон. Цагуришвили передал поручику новую команду, но исполнить ее не пришлось: в кустах, в семистах шагах от батареи, показались фигуры аскеров. Они бежали, стреляя и крича пронзительно:
— Алла! Алла!..
— На картечь! — раздался яростный, хриплый крик Бережиани.
Наводчики опустили дула орудий и навели их на кустарник.
— Беглый огонь! — крикнул поручик и вынул наган из кобуры.