Решив захватить батарею, турки возобновили атаку.
На турецкие выстрелы солдаты Зауташвили не отвечали.
Корнелий сидел, укрывшись в зарослях кизила. Сердце его гулко стучало. Невидящим взором он уставился на покрытый кустарником и мелколесьем склон, спускавшийся к ущелью и тамальским садам… Если бы Корнелий и в состоянии был что-либо видеть, то за туманом, покрывшим Аспиндзу, он все равно ничего не смог бы разобрать. Его била лихорадочная дрожь. Он не видел ничего, кроме кустов, не слышал ничего, кроме биения собственного сердца.
Турецкие выстрелы снова слились в сплошной грохот. Корнелий вышел из оцепенения и посмотрел в сторону Зауташвили. Каждый солдат, если только воинскою частью не овладела паника, неизменно ищет спасения в точном выполнении приказа командира. Этого придерживался и Корнелий.
Стрельба внезапно прекратилась. Вдруг послышались крики, и в кустах показались аскеры с винтовками наперевес.
Корнелий почувствовал, что весь облился холодным потом. Выстрелом из нагана Зауташвили дал сигнал к контратаке. Студент джавахетец Метревели, Корнелий и вслед за ними все остальные взяли винтовки наперевес и ринулись навстречу туркам. Разведчики бросили несколько гранат. По ущелью прокатился рокочущий гул. Сейчас же заработал пулемет. Ошалев от неожиданности, аскеры не приняли удара и, беспорядочно отстреливаясь, побежали к кустарнику.
— За мной! — скомандовал Зауташвили.
С криком «ура» солдаты бросились вперед. Турки разбились на две группы. Одни бежали по направлению к равнине, другие устремились к ущелью, чтобы, пройдя его, рассыпаться по садам.
Но пули настигали их. Те же, кому удалось добраться до садов, были встречены огнем отряда армянского священника и пустились бежать по шоссе к Аспиндзе.
Выполняя приказ Алексидзе, Зауташвили ринулся со своими солдатами преследовать отступавших турок.
Григорий и еще восемь солдат, среди которых находились трое старых фронтовиков — Тедо Метонидзе, Галактион Гелашвили и Ражден Туриашвили, шли быстрее остальных. Они пересекли овраг и вышли на равнину. Шагах в двухстах они заметили группу аскеров. Солдаты залегли в кустах. Туман спустился совсем низко. Стрелять пришлось вслепую. Тедо Метонидзе был ранен в руку, но остался в строю.
До Аспиндзы было недалеко. Григорий шел все вперед и вперед. Он остановился только тогда, когда увидел перед собой заболоченный луг, поросший высокой травой и камышом. Ноги глубоко вязли в трясине. Пули вздымали вокруг брызги жидкой грязи.
Гелашвили предупредил товарищей, что если туман рассеется, то они могут оказаться в открытом поле, на виду у турок, и посоветовал отойти в овраг. В ту же минуту кто-то тихо свистнул.
— Назад! — успел крикнуть Григорий.
Услышав его крик, турки сразу же открыли частый огонь.
Солдаты повернули назад. Им осталось до оврага всего несколько десятков шагов. Вдруг Како Бакрадзе остановился, схватился за живот и со стоном упал на землю. Григорий бросился к нему, но в то же мгновение почувствовал жгучую боль в бедре. Он попытался идти дальше, но не смог и, выпустив из рук винтовку, свалился как подкошенный.
Остальные солдаты успели спуститься в овраг. Турки дали им вслед несколько залпов.
Малейшее движение причиняло Григорию нестерпимую боль. Он стонал, хотя и знал, что аскеры могут услышать его и тут же прикончить. Струившаяся из раны кровь образовала целую лужу. Он разорвал индивидуальный пакет и принялся бинтовать бедро, но перевязку не кончил — потерял сознание.
Когда он пришел в себя, со стороны Тамалы трещали пулеметы. Прямо на него бежали аскеры, которых преследовали солдаты Зауташвили и Болквадзе, поддержанные добровольцами армянами.
Отступающие турки заметили Како Бакрадзе, который, подняв руку, молил о помощи. Один из аскеров остановился и со всего размаху всадил штык ему в грудь. Како пронзительно закричал и судорожно вытянул ноги. Аскер наступил убитому сапогом на живот и, выдернув окровавленный штык, волчьей рысцой побежал дальше к Аспиндзе.
Все это произошло на глазах у Григория. Он пытался дотянуться до винтовки, которая лежала в нескольких шагах от него, но не смог. Это заметил один из аскеров и, не останавливаясь, выстрелил. Пуля пронзила грудь Григория. Он повалился на бок и с открытыми глазами застыл в каком-то странном оцепенении. Из груди его вырвался свистящий хрип. В уголках запекшихся губ выступила кровь. Но рана в груди не мучила его так, как нога с раздробленной костью. Она распухла и казалась такой тяжелой, словно ее придавила каменная глыба. Григорий не видел своего младшего друга — Канарейку: его закрывала высокая трава.