Знойное полуденное солнце рассеяло туман, окутавший Аспиндзскую равнину. Капитан Алексидзе заметил в бинокль турецкий отряд, вышедший из Аспиндзы на помощь отступавшим аскерам. Заградительным огнем батарея сначала отрезала ему путь, а затем накрыла его несколькими шрапнельными очередями. Орудия посылали снаряды в самую гущу неприятельского отряда. Аскеры повернули назад, но огонь преследовал их до самой деревни, в которой уже запылали дома.
Отряды Болквадзе, Зауташвили и армянского священника атаковали после артиллерийского обстрела Аспиндзу.
Артиллерийские снаряды проносились над головой Григория. Казалось, что надрывно гудят туго натянутые стальные тросы, по которым кто-то ударяет палкой. Когда орудия смолкли, этот странный гул все еще продолжал раздаваться в ушах Григория. Глаза его застилала темная пелена. Земля качалась и словно уходила из-под налитого тяжестью тела…
Корнелий, Петре Цхомелидзе и Ладо Метревели побежали к саду, где были привязаны лошади. Вскочив в седла, они поскакали к Аспиндзе, чтобы опередить пехоту и первыми ворваться в деревню.
— Оставляйте лошадей, подстрелят вас! — кричали им вслед хизабаврские добровольцы. Но всадники, не обращая внимания на окрики, мчались к Аспиндзе по дороге, усеянной трупами.
Сидя на золотистом ахалцыхском иноходце, Корнелий уверенно сжимал в правой руке карабин. Лошадь не пугалась выстрелов, и это радовало всадника.
На полном скаку они ворвались в пылающую деревню. Конский топот гулко отдавался по пустынной улице. В конце деревни заметили четырех убегавших аскеров, очевидно замешкавшихся и отставших от своих.
— Эй, ребята, спешимся! — крикнул Ладо.
Он спрыгнул с коня и, вскинув карабин, побежал к дереву. Его примеру последовал Петре. Но Корнелий продолжал нестись вперед, перекинув карабин через плечо и выхватив саблю. Ему удалось настичь аскеров. Страх лишил их способности сопротивляться. Побросав винтовки, они подбежали к стене, начали что-то кричать. Корнелий промчался мимо них и на всем скаку полоснул самого высокого, рослого турка саблей по голове.
— Алла!.. — застонал аскер и, цепляясь руками за стену, опустился на колени.
Ладо и Петре стреляли вслед остальным туркам из винтовок. Ладо был отличный стрелок, он без промаха бил по убегавшим аскерам.
Артиллеристы подошли к убитым, лежавшим недалеко от стены. Глаза их были открыты. Они были похожи на хизабаврских крестьян. «Может быть, в их жилах текла кровь наших предков. Может быть, они были потомками каких-нибудь Пурадашвили и Велджанишвили и после покорения турками грузинских земель сделались Пурад-оглы, и Велджан-оглы», — подумал Петре. Рослый турок, которого Корнелий полоснул саблей, так и остался сидеть у стены…
— Запомните, ребята: мы первыми ворвались в Аспиндзу и заняли ее! — крикнул Ладо.
Приятели подобрали винтовки убитых аскеров. Подоспевшие пехотинцы, не задерживаясь, продолжали преследовать противника.
Корнелий, Петре и Ладо повернули в сторону Тамалы…
Орудийный грохот вернул Григорию сознание. Он открыл глаза. Солнце стояло высоко и нестерпимо палило землю. Григорий хотел крикнуть, но не смог — не хватило сил. «Неужели это смерть?..» — мелькнула у него мысль и погасла в бездне бреда…
Когда он снова открыл глаза, то увидел простершееся над собой бездонное, голубое небо. Невыносимая боль жгла грудь и ногу. Теряя последние силы, он щурил наполнившиеся слезами глаза. Всякая надежда на то, что кто-то из друзей подойдет и поможет ему, была потеряна. В ушах стоял неумолкающий звон. Перед глазами миллионами светлячков мелькали огненные круги. Вспомнилась мать… Запекшимися губами стал шептать когда-то давно написанное стихотворение. Словно о себе написал он его.
— Мама, мама! — крикнул Григорий, задыхаясь от боли и душивших его слез.
Он лежал на спине. Распухшая нога горела. Язык ворочался с трудом. Страшно томила жажда. Он протянул дрожавшую руку, напряг силы и вырвал пучок травы. Кое-как поднес его ко рту. Словно голодный вол, жевал он траву, стараясь высосать всю влагу из корешков и стеблей. На губах его чернела земля Джавахетии.