— Мало тебе, что ли? — ответил серьезно Мито Чикваидзе. — Одну турки дали, другую от немцев получишь…
В толпе раздался смех. Кто-то смачно выругался.
— Турецкие награды хороши, а немецкие еще лучше будут…
— Ною Жордания награда — независимость, подаренная немцами, — проговорил тот самый солдат, который только что выругался, — а нашему брату — крест деревянный…
Батарее Алексидзе было приказано идти в Ахалкалаки, чтобы оказать помощь армянскому отряду, оборонявшему этот участок фронта.
Ночь была темная. Путь батарее освещали факелы на длинных шестах. Вдали виднелось зарево — горел Ахалкалаки и близлежащие деревни, подожженные турками.
Утром батарея заняла позицию на окраине деревушки, возле самого шоссе, рядом с одиноким полевым орудием, принадлежавшим армянской батарее. При нем находились трое солдат и высокий, худощавый прапорщик, бывший сельский учитель, Чахмахян.
С ближайших к Ахалкалаки высот раздавались редкие выстрелы. Потом затрещал пулемет. Город защищал армянский полк под командованием полковника Андроникова, штаб которого находился на правом фланге, в пяти километрах от Ахалкалаки. Полку было придано всего три орудия. Два из них находились при штабе.
Жители Ахалкалаки начали оставлять город сейчас же, как только войска вышли из города и заняли позиции на склонах гор. Теперь против турок сражались только вторая рота армянского полка да ахалкалакские добровольцы.
Прапорщик Чахмахян явился к капитану Алексидзе.
— Уже в десятый раз меняю позицию, — взволнованно доложил он. — Где только ни поставлю орудие, все равно полковник Андроников почему-то не отдает приказа открыть огонь, чтобы снова занять город.
Алексидзе дружески улыбнулся взволнованному командиру бездействовавшего орудия:
— Прапорщик Чахмахян, если б можно было брать города только одним орудием, то, поверьте, я давно б уже стоял под стенами Константинополя.
Высокий и худой прапорщик вытянул шею, как аист, чтоб лучше слышать, что говорит капитан.
Быстро ознакомившись с обстановкой, Алексидзе отдал приказ поставить батарею у берега речки и приготовиться к бою. Пока что в дело вводились два орудия. Наводчиками были назначены Корнелий и бывший студент Капитон Сарчимели. Они должны были обстрелять вершину горы, возвышавшейся над левым флангом.
Но стрелять пришлось недолго. Алексидзе сообщил Кадагишвили неожиданную новость:
— По приказу командующего Ахалцыхско-Ахалкалакским фронтом генерала Арджеванидзе военные действия прекращены. Мы должны обеспечить безопасность беженцев и охрану их имущества, а затем отвести батарею в Бакуриан.
— Как в Бакуриан? А Ахалцых и Ахалкалаки кому остаются? — удивленно взглянул на него Кадагишвили.
— Временно, до окончания переговоров, — туркам. Так сообщил генерал Арджеванидзе. А вообще — я не понимаю, о чем думает правительство, — не сдержал возмущения Алексидзе. — Ты думаешь, легко мне выполнить такой приказ?
Когда орудия прекратили огонь, Корнелий и Гига подошли к двуколке, стоявшей за батареей в поле, и разбудили спавшего в ней Джвебе.
— Как он может спать под такой грохот? — поразился Гига.
Утомленный ночным переходом из Варевани, Джвебе с трудом открыл глаза.
— Что, бой кончился? — равнодушно спросил он.
— Вот это герой! Браво! — засмеялся Гига. Затем вместе с Корнелием схватил Джвебе за ноги и, хохоча, стащил с двуколки.
Через некоторое время Алексидзе вызвал к себе в палатку Корнелия, Петре, Ладо и Сандро.
— Садитесь на лошадей, — приказал он, — и отправляйтесь по шоссе в сторону Ахалкалаки. Проверьте состояние прикрывающей нас пехоты. Затем определите точно местонахождение турок. Сделайте все это осторожно, стрельбы не поднимать. По некоторым сведениям, — добавил капитан, — турки обошли Ахалкалаки и направляются в нашу сторону. Не задерживайтесь, поезжайте сейчас же. Ладо Метревели — местный житель, он будет вам проводником.
Вскочив на лошадей, солдаты отправились в разведку. Они благополучно добрались до окопов армянской роты, прикрывавшей батарею. Окопы начинались у самой дороги, пересекали поле и упирались в склон горы. На брустверах окопов лежали винтовки и стояли два пулемета. Многие из добровольцев этой роты были местные крестьяне, на них были коричневые домотканые куртки и штаны, деревенские шерстяные носки, лапти и мохнатые папахи. Если бы не двое офицеров, стоявших за окопами, и несколько солдат в форменной одежде, эту роту никак нельзя было бы принять за воинскую часть.