Не помню, сколько времени мы проспорили, мне показалось, что прошла вечность. Мне пришлось употребить всю свою энергию, чтобы он не накинулся на меня. Мне наконец удалось вырваться и убежать домой. Добравшись до дома, я обессиленный упал на пол и расплакался так, как в последний раз я плакал маленьким мальчиком. Меня сломал не этот конкретный инцидент, нападения и унижения, произошедшие со мной до него, — побои, плевки, оскорбления и моя полная неспособность этому противостоять, — сложились вместе и заставили меня тогда по-детски расплакаться. А превышение самообороны стоило бы мне работы.
Моя работа предоставляла мне возможность увидеть такие места в Нью-Йорке, которые белые видят редко. Соединенные Штаты — единственная страна, никогда не подвергавшаяся нападению, но в ней есть места, которые выглядят так, как будто по ним прокатилась война. В этой, когда-то привлекательной столице есть районы размером с город, похожие на Сталинград или Йокогаму после ковровой бомбардировки.
Благодаря этой работе я познакомился с чёрными, которых я бы иначе никогда не узнал. Казалось, поведение наших пассажиров никогда не расстраивало моих темнокожих коллег. Они не боялись работать в опасных районах. Одной из причин было то, что, хотя там и было небезопасно, они не рисковали тем, что на них будут нападать с той же частотой и серьёзностью, не говоря уже о том, что на них нападут из расистских побуждений.
В свободные от работы часы чёрные часто устраивали в грязных, душных, подземных комнатках для отдыха маленькие посиделки. Там дешёвыми магазинными кексами и фаст-фудом они праздновали дни рождения и Кванзу. Нечёрных в таких случаях выставляли из комнаты. По мнению негров, сегрегация; большинство черных полагало, что сегрегация лучше, чем интеграция.
Чёрных также возмущал тот факт, что в школах не учат, что Иисус Христос и древние египтяне были неграми. Пламенные дискуссии на подобные темы велись чуть ли не каждый день. Я также узнал, что, если в районах проживания негров что-то не так, то это вина белых. Мои коллеги считали, что рабство вызвало незаконность и зависимость от благосостояния, и что правительство просто отказывается тратить деньги на районы, где они живут. «Когда они соберут деньги и очистят Бронкс, Бруклин и верхний Манхэттен?», — вопрошали они.
Белые никогда не участвовали в подобных дебатах, предпочитая излагать своё мнение на стенах туалетов для транспортных работников. Наряду с такими умеренными надписями, как «Сделай для своей страны доброе дело, убей либерала!», встречались и резкие заявления типа «Убей всех ниггеров!». Работа под землёй, наверное, портила всех.
В дополнение к прессингу на работе, я сталкивался с атмосферой против белых в Университете города Нью-Йорка. Одной из многих, настроенных против белых была в общем-то неглупая преподавательница английского языка по имени Ханна Роджерс. После ряда лекций, пышущих злобой против белых, профессор Роджерс произнесла небольшую речь примерно следующего содержания:
В начале, до того, как сюда прибыли белые, цветные народы, когда-то владевшие этой землей, жили здесь мирно, в добрососедстве друг с другом, в гармонии с природой и с животными. Потом приплыли европейцы, стали убивать людей и животных, и разрушать природу. Однако, сегодня цветные начинают осваивать ту землю, которая принадлежит им, и настанет день, когда поднимутся массы цветных, и белые, поработившие все расы, будут уничтожены. Земля будет возвращена тем, кому она принадлежит, чтобы они вернулись к мирной жизни в гармонии друг с другом и природой.
«Я лишь надеюсь, — сказала она в заключение, — что, когда придёт тот день, хороших белых пощадят».
Я был до глубины души оскорблён и потрясён, но я узнал нечто, о чём я никогда не подозревал. Я всегда думал, что «либералы» такие потому что они живут в белых гетто и не понимают того, что происходит за границей мест их проживания. Но, это не так. Во всяком случае, некоторые из них верят, что гражданская война уже не за горами и они возлагают на неё надежды, приветствуют её и рассчитывают извлечь из неё выгоду. Восточный Нью-Йорк