Летом 1993 г. со мной произошёл, наверное, самый страшный случай в моей карьере в Управлении по транспорту, во время моей работы на линии «А», одной из линий, проходящих по самому ужасному району города, Восточному Нью-Йорку в Бруклине. Я не помню ни одного дня, чтобы на меня там не напали или просто словесно не оскорбили.
В один из жарких дней, открывая двери на станции «Ральф-Авеню», я услышал звуки, похожие на выстрелы. Звучали они намного тише, чем в кино, и я сначала подумал, что это просто какой-то шум, доносящийся из оборудования. Однако, я слегка напрягся, когда увидел несколько чёрных в масках на лицах, выскочивших из последнего вагона, которые взбежали по ступенькам вверх и исчезли.
Была однозначно понятно, — что-то случилось в последнем вагоне, и по инструкции вагоновожатый должен был пойти туда и выяснить что произошло. Опытный вагоновожатый в такой ситуации никуда бы не пошёл невзирая ни на какие инструкции, но я был неопытным вагоновожатым. Сделав объявление пассажирам, собравшись с нервами и, стараясь выглядеть хладнокровным, я направился к последнему вагону.
У каждой двери стояли люди и издавали недовольные крики по поводу задержки. Дойдя до последнего вагона, я увидел лежавшего на полу человека с окровавленными ногами. По рации я сообщил машинисту поезда о происшествии и отправился обратно к своему месту. Машинист по громкой связи попросил пассажиров покинуть поезд, а я, перед закрытием всех дверей, должен был пойти и проверить, что все вагоны освобождены, и дожидаться прибытия полиции.
На станции я был единственным белым. По мере того, как пассажиры освобождали вагоны, они выходили на платформу и вставали в неровный ряд вдоль состава. Я шёл по узкому проходу между поездом и толпой. Я прошёл три вагона, оставалось пройти ещё два, чтобы достичь того места, из которого я мог бы закрыть все двери поезда. Мне нужно было пройти все десять вагонов, чтобы удостовериться, что в них не остались пассажиры. Я чувствовал, что мне не удастся добраться до головы состава, и я лишь надеялся дойти до своей кабинки.
Я шёл, а люди подходили всё ближе и ближе к поезду, постепенно сужая проход, пока он не стал настолько узким, что я не мог пройти по нему никого не задев. «Кого подстрелили, чёрного или белого? — доносилось до меня. Из толпы ко мне тянулись руки, кто-то даже пытался зацепить меня кулаком. Когда я подходил к третьему вагону, меня стукнули в плечо. Тут я отчётливо понял, что меня здесь вполне могут линчевать до прибытия полиции.
Сердце моё колотилось, я забежал в вагон и побежал по нему, пытаясь достичь своего места. Меня уже не интересовали пассажиры, оставшиеся в вагонах; я просто бежал. Оставалось пробежать ещё два вагона, каждый отделённый парой тяжёлых, стальных медленно открывающихся дверей. Я открывал их со всей силы. Мне казалось, что толпа гонится за мной по поезду. Наконец, я достиг своего места и, без объявлений и обзора платформы, запихал ключ и нажал на кнопки, закрывающие двери. Загорелись лампочки индикатора, что означало, что половина дверей не закрылась. Их держали люди. Когда это происходит, вагоновожатый обычно открывает их снова, чтобы впустить или выпустить пассажиров, но я не стал этого делать. После нескольких напряжённых минут борьбы с механизмом запора дверей, толпа отпустила двери, и они, наконец, закрылись.
Около получаса я просидел запертый в своей кабинке, пока не прибыла полиция. «Кого вы видели в масках?» — спросил чёрный следователь в штатском. Я не хотел отвечать, опасаясь, что упоминание о чёрных могло создать проблемы. Но, наверное, для него такое отношение со стороны белых было не новым, потому что он спокойно и понимающе сказал, «Это были чёрные, верно?». Он сам себе утвердительно кивнул головой, и что-то записал на листке бумаги.
Сопровождаемые полицейским автомобилем, мы медленно въезжали в ремонтное депо, а я размышлял над этим происшествием. Мне подумалось о том, что либералы без устали твердят о том, что 99 процентов чёрных, живущих в этих районах, «трудолюбивы и законопослушны», и лишь ничтожный один процент всё портит.
Возможно, я сужу предвзято, но среди сотен людей на той платформе, готовых линчевать меня, я не заметил ни одного трудолюбивого и законопослушного.
Тем же летом в районе аэропорта Кеннеди случилось ещё одно происшествие. Я услышал звук, похожий на взрыв. Я вышел посмотреть, но не обнаружил ничего, что могло бы его вызвать, хотя звук, как мне показалось, прозвучал где-то поблизости. Затем, когда мы въезжали на следующую станцию, мне передали по рации, что лобовое стекло кабины негритянки-машиниста моего состава разбито камнем размером с голову ребёнка, брошенным откуда-то с территории аэропорта. Тогда я понял, что то, что я услышал, было звуком, произведённым ещё одним камнем, разбившегося между двух вагонов. Он просто не попал в мою кабинку. Любым из этих камней можно было бы легко убить человека. Негритянкемашинисту повезло остаться в живых.