— Хрена с два, — услышав, как мужчина передо мной рявкнул, я непроизвольно моргнул, отчаянно пытаясь понять, что случилось, пока я фантазировал о нем.
Прежде чем я успел сообразить, что происходит, он сгреб в руки кокон из розовых одеял и умчался.
— Эм… — начал я.
— О боже, — пробормотала пожилая дама.
— Проклятье, — вздохнул адвокат.
— Он будет в... — начала женщина.
— Да, — мягко произнес мистер Батист. — Садись, Голди. Нико, не мог бы ты последовать за мной на своей машине?
Проехав всего несколько минут по маленькому городку, машина адвоката въехала на знакомую подъездную дорожку, окруженную высокими елями. Я ударил по тормозам прежде, чем успел повернуть следом за ним.
Дом моей матери.
Дерьмовая лачуга, в которой я рос, пока не сбежал из дома в пятнадцать лет. Глубоко вдохнув, я приготовился к воспоминаниям, которые наверняка нахлынут, стоит завернуть за угол и увидеть ветхий трейлер.
Медленно продвигаясь по подъездной дорожке нельзя было не отметить насколько лесистым стал участок в мое отсутствие. Вдоль узкой аллеи росли деревья, образуя тенистый навес, и понадобилось всего мгновение, чтобы подготовиться увидеть потрепанный коричневый ящик, в котором я провел детство.
Вот только добравшись до последнего поворота, я увидел совсем не то, что запомнил. На месте дерьмовой лачуги стоял аккуратный светло-розовый коттедж с широким крыльцом и парой кресел-качалок. Висячие папоротники походили на удар под дых, потому что готов поспорить, Адриана сама купила их незадолго до смерти.
Дом выглядел совсем не так, как я себе представлял то место, в котором жила моя сестра. По крайней мере, та Адриана, которую я знал много лет назад. Та девушка была суровой, мрачной и задумчивой. В этом не было никакого смысла.
Остановив машину на широкой гравийной парковке, чуть в стороне от дома, я огляделся, чтобы сориентироваться. Маленький коттедж занимал гораздо больше места, чем трейлер, который находился на его месте раньше, но вдалеке сквозь деревья все еще виднелись проблески сияющей голубой воды озера Хоби.
Конечно же, черный пикап, который мы ожидали обнаружить, оказался припаркован у дома, и мистер Батист с миссис Бэнкс уже выбирались из машины адвоката. Я присоединился к ним, когда, подойдя к входной двери, они позвонили в нее.
— Он, наверное, на качелях, — негромко произнесла пожилая женщина.
Качели. Она же не имела в виду качели из автомобильной покрышки, которые висели там, когда я был ребенком? Тот монстр был на последнем издыхании еще много лет назад. Спрыгнув с крыльца и обойдя дом, я сразу заметил качели, о которых шла речь. Они крепились к той же огромной дубовой ветке, что и старые покрышки когда-то, но теперь это были качели из гладкой широкой доски на толстых крепких канатах.
Как и предположила женщина, Уэст сидел на качелях с малышкой на руках. Он успел скинуть пиджак и закатать рукава белой рубашки, а теперь склонился, шепча и целуя головку ребенка. Несмотря на то, что он фактически украл мою племянницу прямо у меня из-под носа, что-то в этой сцене заставило сердце болезненно сжаться. Он явно любил маленькую девочку. Возможно, именно он и являлся отцом ребенка? Если так, тогда почему не взял ее под свою опеку?
Уэст поднял голову, уловив мое приближение, и его глаза превратились в узкие щелки, когда он понял, кто пришел. Я не знал, что сказать. Не хотел показаться слабым и позволить ему — или кому бы то ни было еще в этом дерьмовом городке — думать, что я не способен справиться со своей семейной ситуацией.
— Кто отец? — задал я вопрос, кивнув в сторону свертка в его руках, чтобы сразу прояснить самую важную деталь. Если отец он, то, возможно, это напрасная поездка, и я смогу вернуться в Сан-Франциско к своей обычной жизни.
Он взглянул на меня, но ничего не ответил, поэтому я продолжил:
— Почему не нарисовался отец?
Уэст, казалось, тщательно подбирал слова для ответа.
— У ребенка нет отца.
Ах. Так вот как все произошло — случайная связь. Теперь это больше походило на Адриану, которую я знал.
— Понятно.
— И что это значит? — огрызнулся он.
Я удивленно распахнул глаза шире от его воинственного тона.
— Только то, что теперь понимаю, по какой причине получил опеку.
— Ты не заберешь ее, — сказал он. Это было утверждение, не вопрос, и я тут же ощетинился.
— Я буду делать все, что захочу, придурок, — рявкнул я. — Отдай ее мне.
Время любезностей закончилось, хотя оно и не начиналось вовсе. Будь я проклят, если позволю какому-то святоше доктору Мистеру Совершенство указывать, как мне быть и что делать с ребенком моей сестры.
Его глаза гневно сузились до щелочек снова, и он прижал сверток к груди.
— Я отдам ее тебе только когда ад замерзнет, осел, — его голос прокатился по мне низким, грохочущим рычанием, от чего по коже побежали мурашки.
Внезапно перед глазами возникла нелепая картина с участием двух баранов, которые снова и снова ударяются лбами, пока у обоих не начнут болеть головы. Я не смог сдержаться и засмеялся, что, конечно, только разозлило Уэста еще больше.
— Да что, блядь, с тобой не так? — спросил он. — Твоя сестра умерла, племянница сирота, а тебе весело?
— Да, мне весело. Потому что тебе нечем крыть, и ты это знаешь. И мне на хрен не нужно перед тобой объясняться. Ты понятия не имеешь, что я чувствую по поводу потери сестры. На самом деле, ты меня вообще не знаешь.
Ноздри Уэста раздулись, и он зашипел в ответ:
— Я знаю, что, когда ей было семнадцать, упав с лодки, она выкрикнула именно твое имя. А когда ей исполнилось восемнадцать и отчим отказался оплатить колледж, она хотела, чтобы ты был здесь и помог его переубедить. Я знаю, что, родив Пиппу, первым делом она сказала, что у ребенка твои странные уши... — он смотрел на меня с вызовом, не отводя своих сверкающих зеленых глаз. — И знаю это, потому что находился рядом с ней. А вот ты — нет.
Сердце, казалось, готово разлететься на тысячу осколков. Бессмыслица какая-то. Сестра, которую я оставил, никогда во мне не нуждалась. А упоминание Уэстом отчима, которого у меня никогда и не было, по-настоящему сдавило грудь, лишив легкие воздуха. Но я не собирался доставлять этому засранцу удовольствие, показывая слезы. Поэтому стиснув зубы и сжав кулаки, сдержался.
— Ни хрена ты не знаешь. Если она выкрикнула мое имя после падения с лодки, то только потому, что сама столкнула меня, когда мне было четырнадцать, и узнала, блядь, как это дерьмово. А если хотела поступить в гребаный колледж, то ей следовало бороться изо всех сил, чтобы заплатить за него самой, как пришлось мне. И ПОШЕЛ ТЫ НА ХЕР, если думаешь, что знаешь хоть что-то обо мне и моей сестре.