Словарь, то не найду другой эпитет.
Ты был прекрасен!.. Хоть в чужом дому
Я ночевал и пиво пил в подвале, Но молодость была и потому
Со мною времена не совпадали.
1988
***
Любитель ножа и перца,
Даритель тюремных благ
Несёт в груди вместо сердца
Рыжий слепой кулак.
За ним, вдоль ночных становищ,
Идут в толпе старожилов
Угодливый Каганович,
Подвыпивший Ворошилов.
Сейчас начнется охота,
Опричники выловят план...
В тумане кровавого пота
Залег ночной котлован.
Хозяин молчит надменно,
Но, прежде чем сделать знак,
Капризной ноздрей нацмена
Занюхивает табак.
Так вот она - русская прерия!..
В просторы ее босые
Ягода, Ежов и Берия
Скулят, словно псы борзые.
И в местности неухоженной,
Где ветер свистит во мраке,
Сидят на перчатке кожаной
Соколики-вурдалаки.
Сейчас начнется потеха:
За совесть, а не за страх
Побор коллективного меха
На голых крестьянских полях.
Сейчас в небесах бабахнут,
В ночи запоет рожок
И разом от боли ахнут
Житомир, Ростов, Торжок,
И двинется, как пехота,
Колючая ночь сквозь сон...
От страшного поворота
Я временем отнесён.
И что мне имбирные башни
И мускус испанской печали,
Упавшему в русские пашни,
Глядящему в русские дали...
ФРАГМЕНТЫ ДИАЛОГА С АНТОНИНОЙ ВАСИЛЬЕВНОЙ
- Лаврентий Берия мужчиной сильным был.
Он за ночь брал меня раз шесть...
Конечно,
Зимой я ела вишню и черешню,
И на моем столе,
Представь, дружочек,
Всегда стояла белая сирень.
- Но он преступник был,
Как вы могли?
- Да так,
Я проходила мимо дома Чехова,
Когда "Победа" черная подъехала
И вылезший полковник предложил
Проехать с ним в НКВД...
О Боже,
Спаси и сохрани!..
А за углом
Был дом другой,
И я ревмя ревела,
Когда меня доставили во двор.
Но расторопно-вежливый полковник
Помог любезно выйти из машины,
По лестнице провел проходом узким
И в комнате оставил у бильярда
Наедине со страхом ледяным.
Прошло минут пятнадцать...
Я пришла
В себя,
Когда раскрылась дверь внезапно, И сам Лаврентий вышел из-за шторы
И сразу успокоил,
Предложив
Сыграть в "американку" на бильярде.
- Как это страшно!..
- Поначалу страшно,
Но я разделась сразу, -
В этом доме
Красавицы порою исчезали,
А у меня была малютка-дочь.
Да и к тому же это был мужчина -
В любое время деньги и машина,
Какая широта,
Какой размах!
Я отдавалась, как страна - грузину, Шампанское - рекой,
Зимой - корзины
Сирени белой,
Он меня любил!..
- Но он сажал,
Расстреливал, Пытал!..
- А как бы ты с врагами поступал?
Не знаешь...
И поймешь меня едва ли.
А он ходил в батистовом белье,
Мы веселились,
Пили "Цинандали"
И шел тогда
Пятидесятый год...
1977
***
Сегодня проносятся бесы
Над мокрою мостовой.
Мой город, без интереса
Расстанемся мы с тобой.
Метель окружает, свищет
С пронзительною тоской.
Незримое пепелище:
Козицкий... Страстной... Тверской...
Несбыточность кажется жалкой:
Так в десять, в пятнадцать так
Пытаются зажигалкой
Рассеять вселенский мрак.
Но тут появляются гости,
Бутылка на пьяном столе
С наклейкой, где - кожа да кости -
Ведьма летит на метле.
Но гости уже, как потери,
О коих не стоит жалеть.
Прощайте, друзья из артели,
Желающей голос иметь.
Прощайте, поэты-Корейки!..
Вперед протянув пятерню,
Тяжелые бедра еврейки
Устало к себе притяну.
Родная, о прошлом ни звука...
К чему канитель и возня,
Когда нас разводит разлука,
Тоску под лопатки вонзя!
Мне холодно в этом просторе,
Где пусто - зови, не зови -
И ложью попрали простое
Понятье добра и любви.
Мне холодно в шумной толкучке,
Где роком больна молодежь,
Где ты до горячки, до ручки
Вдоль сточной канавы дойдешь.
Где нам, захлебнувшись минутой, Не выжить в строке и в мазке.
О, бесы, что рыщут в продутой
И полубездомной Москве!..
1973
ДРУГУ
1.
По улице Архипова пройду
В морозный полдень
Мимо синагоги
Сквозь шумную еврейскую толпу,
Сквозь разговоры об отъезде скором, И на меня - прохожего -
Повеет
Чужою верой
И чужим презреньем.
И будет солнце в медленном дыму
Клониться над исхоженной Солянкой, Над миром подворотен и квартир, В которых пьют "Кавказ" и "Солнцедар"