Особенно заинтересованно присматриваюсь к старпому. В лицо и по фамилии я знал Орловского давно, слышал, что он коренной севастополец. Однако близко соприкасаться с ним раньше не приходилось. Оказывается, он из семьи кадрового рабочего Морзавода. А я представлял себе Ивана Ивановича сыном старого учителя или врача: у Орловского тонкое, немного нервное лицо интеллигента.
Первые впечатления о деловых качествах старпома радуют: распорядителен, энергичен, постоянно в курсе всего, что делается на корабле. Вот только, пожалуй, чересчур беспокойного характера. Главное — каков он будет в походах, в море?
Что касается заместителя по политической части батальонного комиссара Сергеева, то тут я не задаю себе никаких вопросов. Шесть лет назад Александр Васильевич Сергеев разделял: со мною первые мои командирские тревоги и радости. Ведь это мы с ним, тогда политруком по званию и военкомом корабля по должности, вводили в строй тральщик «Груз».
Александр Васильевич старше меня на несколько лет, а на военной службе еще с гражданской войны. Политработник он боевой, не из тех, кто делает главным местом встреч с людьми свою каюту. В каюте, особенно в море, его, бывало, и не застанешь. Если комиссар не на мостике, значит, ищи его в машине, в радиорубке или у минеров на юте.
Сергеев в первый же день рассказал, что на «Ташкенте» крепкая и довольно большая парторганизация — свыше тридцати коммунистов. А комсомольцев больше двухсот, то есть две трети экипажа. Замполит познакомил меня со своими помощниками — политруками БЧ-II и БЧ-V (артиллерийской и электромеханической боевых частей).
Политрук БЧ-V Василий Иванович Смирнов, он же секретарь партийной организации, сразу произвел на меня впечатление человека спокойного, скромного и обстоятельного, каким и оказался на самом деле. Политработником БЧ-II был младший политрук Григорий Беркаль, которого в кают-компании почти все звали просто Гришей. Юношески худощавый, очень живой и подвижной, он выглядел еще моложе своих двадцати с небольшим лет, что, однако, не мешало Беркалю пользоваться уважением не у одних артиллеристов, а и во всем экипаже.
На корабле, где предусмотрена должность старпома, бывает еще помощник командира. На «Ташкенте» эту должность занимал старший лейтенант Сергей Константинович Фрозе — смуглый, с выразительным лицом молдаванин, темпераментный и даже несколько экспансивный, но зато — в этом я скоро убедился — не унывающий ни при каких обстоятельствах. Фрозе я знал до сих пор лишь «издали», как сослуживца по эскадре. А на «Ташкенте» нашел в нем не только хорошего помощника, но и чудесного товарища.
Здесь же надо сказать и о командирах основных подразделений лидера, которым принадлежит важная роль в дальнейших событиях. Из них наиболее хорошо был мне известен командир БЧ-V, или старший инженер-механик Павел Петрович Сурин, мой сослуживец по «Шаумяну».
Про флотских механиков иногда говорят, что у них-де слаба строевая жилка и складываются порой слишком «производственные» отношения с подчиненными. Работа у корабельных котлов и машин в спокойной обстановке действительно несколько похожа на заводскую, и это накладывает известный отпечаток на привычки людей, их манеру держаться. А из-за шума механизмов словесные команды тут нередко заменяются условными знаками, жестами. Но что касается требовательности к личному составу, то, сколько я знал Сурина, это командирское качество всегда было присуще ему в наивысшей степени.
Многим Павел Петрович казался сухим и мелочным педантом. Он и впрямь был способен месяцами помнить про оплошность машиниста или трюмного, не вовремя перекрывшего на тренировке какой-нибудь клапан. А учет всех расходных материалов вплоть до протирочной ветоши вел лично. Он вообще постоянно что-то записывал в блокнот, с которым никогда не расставался, и это тоже не всем нравилось. Однако никто не стал бы оспаривать, что Сурин не просто знаток своего дела, но и самозабвенно ему предан. И еще на «Шаумяне» я имел случай убедиться, какой это смелый и решительный человек.
Нет нужды разбирать тут, почему тогда вспыхнула бочка с бензином, находившаяся на палубе в двух метрах от торпед. А корабль стоял у топливной пристани, куда подошел для приема горючего… Услышав неожиданный сигнал тревоги, я выскочил наверх и застал такую картину: вблизи торпедного аппарата ярко горит какой-то предмет, а механик сидит на нем верхом с огнетушителем в руках. Именно сидит верхом — так мне это в первый момент представилось…