Екатерина II пришла к власти в результате дворцового переворота и убийства ее супруга в 1762 году. Испытывая влияние французских просветителей, императрица попробовала реформировать страну по западному образцу. Она созвала Уложенную комиссию для выработки Свода законов, для которой подготовила специальный «Наказ», где можно было обнаружить такие словосочетания, как «естественные права человека», «равенство перед законом», «веротерпимость», «презумпция невиновности». Вместе с тем Екатерина Великая никогда не ставила под сомнение принцип самодержавия:
«Государь есть самодержавный; ибо никакая другая, как только соединенная в его особе власть, не может действовать сходно с пространством столь великого государства… Лучше повиноваться законам под одним господином, нежели угождать многим».
Работа Уложенной комиссии ничем не закончилась. Вскоре грянуло восстание Емельяна Пугачева, а окончательно конституционные идеи покинули Екатерину, когда на полный ход заработала гильотина в революционном Париже. Действовать она предпочла не через институты, а с опорой на фаворитов, среди них особая роль принадлежала князю Григорию Александровичу Потемкину.
А как же «потемкинские деревни», которые якобы светлейший князь строил на пути следования Екатерины Великой на юг, ублажая ее взор? Творцом легенды был саксонский дипломат Гельбиг, работавший секретарем посольства в Петербурге. Он лично в поездке не участвовал, зато был изгнан из России за разведывательную деятельность и сбор разных слухов и сплетен об императрице. По возвращении на родину он издал книгу «Потемкин Таврический», которую сам назвал сборником анекдотов. Потом она неоднократно переиздавалась уже как политический памфлет в антироссийских целях нашими многочисленными заклятыми друзьями. Не было никаких «потемкинских деревень».
По учреждению о губерниях 1775 года дворянство, освобожденное от обязательной службы, сохранило преимущественные права на государственной службе и при выборах должностных лиц в провинциальные учреждения. С изданием жалованных грамот дворянству и городам впервые в России все сословия – за исключением крестьянства – приобретали юридические права, причем за основу было взято Магдебургское право. Органы городского самоуправления становились выборными.
В усадьбы надолго стали поселяться ранее обязанные постоянной службой дворяне, которые создавали собственные библиотеки, спорили о содержании последних зарубежных романов, философских и естественно-научных трактатов или свежих газет. Екатерина II озаботилась образованием женщин, появились женщины-поэтессы, переводчики, Екатерина Романовна Дашкова возглавила Академию наук. Возникала та Россия, которую мир узнает из «Войны и мира» Льва Николаевича Толстого.
При Екатерине II государство руководствовалось принципами фритрейдерства, продолжило уход из экономики, сохраняя контроль лишь над главными отраслями военной промышленности. Императрица разрешила всем сословиям создавать мануфактуры, а Манифест 1775 года – и промышленные предприятия. Крестьяне активно занимались торговлей. Число заводов и фабрик за годы царствования Екатерины II выросло вчетверо. В 1768 году вышел Манифест и именной указ Сенату «Об учреждении в С-Петербурге и Москве Государственных банков для вымена ассигнаций». Развитие торгового мореплавания, учреждение заграничных консульств и заключение торговых конвенций оживило внешнюю торговлю.
А как же Александр Николаевич Радищев с его «Путешествием из Петербурга в Москву» и известными каждому школьнику описаниями бедствий русского крестьянства? Почему-то гораздо меньше известно произведение «Путешествие из Москвы в Петербург» одного не менее известного автора, имя которому Александр Сергеевич Пушкин. Он проделал тот же путь в обратном направлении и пришел к иным выводам.
Пушкин счел Радищева «истинным представителем полупросвещения», а написанное им – просто карикатурой неудовлетворенного человека на Россию. «Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны. Путешественник ездит из края в край по России, не зная ни одного слова по-русски, и везде его понимают, исполняют его требования, заключают с ним условия. Никогда не встретите вы в нашем народе того, что французы называют un badaud[1]; никогда не заметите в нем ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности. Наш крестьянин опрятен по привычке и по правилу: каждую субботу ходит он в баню; умывается по нескольку раз в день… Конечно: должны еще произойти великие перемены; но не должно торопить времени, и без того уже довольно деятельного».