Когда в октябре 1949 года восточногерманский советский сателлит объявил себя суверенным, Аденауэр ответил на это так называемой доктриной Брентано (названной в честь его министра иностранных дел с 1955 по 1961 год), согласно которой Федеративная Республика приостанавливала дипломатические отношения с любой страной, признавшей ГДР. Но со временем, перед лицом внутреннего давления Германии, требующей контактов хотя бы с Восточной Европой и Восточной Германией, эту политику было все труднее поддерживать.
Оправившись от поражения на выборах и под влиянием маневров Хрущева, СДПГ начала менять курс, мобилизуя поддержку, подчеркивая свою позицию в пользу переговоров с Восточной Европой и особенно с Восточной Германией. Герберт Вехнер, самый решительный лидер партии (хотя и не имевший права занимать высший пост из-за ареста в военное время и интернирования в Швеции в качестве советского агента), возглавил внутренний процесс, который в 1959 году завершился принятием партией членства Германии в НАТО. Поскольку СДПГ все больше выдвигала себя в качестве инструмента объединения, она возродила свою непосредственную послевоенную политику, направленную на достижение большей гибкости в переговорах со странами Востока и Советским Союзом, хотя теперь и в рамках НАТО - так называемую Ostpolitik.
Аденауэр и ХДС утверждали, что прогресс на пути к объединению был подорван превращением статуса Берлина, исторической столицы Германии, в переговоры, в которых коммунисты владели всеми географическими и военными активами. Утверждение конечной цели, по мнению Аденауэра, могло парадоксальным образом сделать временный раздел терпимым - в отличие от первых дней существования Федеративной Республики, когда Аденауэр стремился отложить этот вопрос в сторону.
Дебаты между ХДС и СДПГ начали пересекаться с разногласиями внутри ХДС по поводу преемственности Аденауэра. Сочетание его возраста - к 1962 году ему было восемьдесят шесть лет - и споров с США по поводу советской стратегии постепенно ослабило его позиции внутри страны. Отказ Аденауэра выступить против вето де Голля на вступление Великобритании в ЕЭС подвергся критике со стороны значительного меньшинства в ХДС. Когда на выборах 1961 года ХДС потеряла большинство в Бундестаге, возникла необходимость в коалиционном правительстве. Либеральные демократы - умеренно-консервативная партия свободной торговли и единственный доступный партнер по коалиции - согласились, но при условии, что Аденауэр покинет свой пост до окончания срока действия коалиции в 1965 году.
Осенью 1962 года вопрос об отставке Аденауэра встал во весь рост. Министр обороны Франц Йозеф Штраус обвинил журнал Der Spiegel в нарушении национальной безопасности, когда тот опубликовал просочившиеся правительственные документы о том, что он изучает идею создания тактического ядерного оружия для обороны ФРГ. В ответ Штраус обвинил Der Spiegel в подстрекательстве к мятежу и рекомендовал полиции Гамбурга провести рейд в офис журнала. Кроме того, журналист, ответственный за статью, был арестован в Испании, где он проводил отпуск.
Все пять министров кабинета либерал-демократов подали в отставку в знак протеста 19 ноября, и Штраус тоже впоследствии был вынужден уйти в отставку. Сам Аденауэр знал о плане Штрауса - по его словам, его отвлек Кубинский ракетный кризис - и, хотя он преодолел немедленную волну отставки, его время теперь было явно ограничено.
Готовясь покинуть свой пост, Аденауэр был особенно озабочен тем, чтобы закрепить свои достижения в области внешней политики на будущее. Одним из столпов его внешней политики было сдерживание советской власти - стратегия, которую поддерживал каждый американский президент, начиная с Трумэна. Основанная на убеждении, что советская идеология и стратегическая напористость могут быть преодолены путем создания ситуаций силы союзников, особенно в Центральной Европе, эта концепция оказалась прозорливой. Однако недостатком концепции сдерживания было то, что она не предусматривала ни рецепта передачи западной силы противнику, ни дипломатии, которая могла бы ее реализовать, если бы не было прямого нападения или другого давления. В результате во внутренней политике Аденауэра его стойкость и выдержка должны были уступить место остполитике.
Другой главной опорой была убежденность Аденауэра в том, что будущее Германии и объединенной Европы зависит от моральной веры и приверженности демократическим принципам. Он объяснил это в речи 1956 года о будущем Европы:
Известное высказывание гласит: "Самые великие мысли исходят из сердца". И мы тоже должны позволить великой мысли о единой Европе исходить из наших сердец, если хотим, чтобы она осуществилась. Не в том смысле, что единство Европы - это вопрос эмоций, чувств, а в том смысле, что твердое сердце, посвященное великой задаче, может дать нам силы осуществить перед лицом всех трудностей то, что наш разум признает правильным. Если мы найдем в себе эту силу, тогда мы поступим справедливо по отношению ко всем необходимым вещам, о которых я говорил. Тогда мы завершим великое дело объединения, в котором нуждается каждый из наших народов, в котором нуждается Европа и в котором нуждается весь мир.
За время своего правления Аденауэр достиг своей цели - насаждения демократии в Германии и формирования европейской структуры, в которой Германия могла бы стать основной частью. Благодаря слиянию стратегии Аденауэра и тактики Кеннеди, конечная цель - объединение Германии - была достигнута с распадом советской империи более чем через два десятилетия после того, как они оба покинули сцену.
Заключительные беседы
Аденауэр ушел с поста канцлера в апреле 1963 года после четырнадцати лет работы.
Дин Ачесон однажды заметил, что многие лидеры после ухода с поста ведут себя так, как будто они завершили большой любовный роман. Им трудно отделить себя от вопросов, которые занимали их дни; размышления об альтернативных вариантах действий заполняют многие часы и разговоры.
С Аденауэром все было иначе, и особенно так мне показалось во время моего последнего визита 24 января 1967 года, за три месяца до его кончины. Возраст не ослабил его. Он был особенно озабочен долгосрочными тенденциями развития Германии, а не сиюминутными проблемами. Он поднял тему, которая всегда присутствовала в его мыслях, но до сих пор оставалась для меня непонятной: эволюция того, что немцы думают о себе. Аденауэр сказал, что немцы были глубоко обеспокоенным и конфликтным народом не только из-за своего нацистского прошлого, но и, в более глубоком смысле, из-за отсутствия чувства меры или исторической преемственности. Развитие истории преподнесет немцам неожиданные события, на которые они могут отреагировать непредвиденным образом. Поддержание внутренней стабильности Германии может превратиться в вечную проблему.
На мой вопрос о том, удалось ли недавно сформированной большой коалиции между двумя ведущими партиями - ХДС и СДПГ - преодолеть присущее им отсутствие национального консенсуса, Аденауэр ответил, что обе основные партии очень слабы. Он задался вопросом: "Способны ли еще лидеры проводить настоящую долгосрочную политику? Возможно ли сегодня настоящее лидерство? СДПГ, сказал он, имеет только одного сильного лидера, Герберта Вехнера, который не имел права занимать пост канцлера из-за своего коммунистического прошлого. Более того, СДПГ была разделена между политическими тактиками справа и пацифистским левым крылом. Со временем это могло привести к тому, что партия склонилась бы к восточногерманским коммунистам (СЕПГ), советскому сателлиту Восточной Германии или даже к Советскому Союзу на националистической основе.
Что касается ХДС, собственной партии Аденауэра, то ее слабость заключалась в ее оппортунизме. Тогдашний канцлер Курт Георг Кизингер, который в 1966 году сменил непосредственного преемника Аденауэра Людвига Эрхарда, был способным оратором, но не столько сильным, сколько красивым и слишком озабоченным внешностью. Тем не менее, он был лучше Эрхарда, который, по мнению Аденауэра, был слишком "глуп" для должности канцлера, несмотря на его послевоенное экономическое волшебство. Когда я заметил, что более подходящим прилагательным было бы "слишком неполитичный", Аденауэр ответил: "Для политического лидера прилагательное "неполитичный" - это определение глупости".
Аденауэр был категоричен в отношении роли Америки в войне во Вьетнаме. Для него было непонятно, почему Соединенные Штаты так далеко ушли от арены своих основных интересов и почему теперь им так трудно вырваться оттуда. В ответ на мое замечание о том, что, защищая наших партнеров в Азии, мы заботимся о защите нашего авторитета как союзника на главном театре военных действий, он сказал, что хочет подумать над этим аспектом: "Не могли бы вы прийти завтра за моей реакцией?".
На следующий день он усадил нас так, что мы оказались лицом к лицу, и торжественно сказал: "Schau mir in die Augen [Посмотри мне в глаза]". И затем, возвращаясь к моим заверениям, сделанным накануне, он сказал:
Вы думаете, я все еще верю, что вы будете защищать нас безоговорочно? ... Ваши действия в последние годы здесь дают понять, что для вашей страны разрядка с Советским Союзом также будет главным приоритетом в кризисных ситуациях. Я не верю, что какой-либо американский президент будет рисковать ядерной войной от имени Берлина при любых обстоятельствах. Но альянс остается важным. Нас защищает то, что советские лидеры сами не могут быть уверены в этом элементе сомнения.